Кафка на пляже
Шрифт:
В кафетерии бесплатно давали горячий зеленый чай. Только я пристроился со своим стаканчиком, как рядом на пластмассовый стул уселась какая-то девица. В правой руке у нее был такой же бумажный стаканчик, но с кофе, который она только что купила в автомате. От жидкости поднимался парок. В левой руке – маленькая коробка с сэндвичами. Тоже явно из автомата.
Девица, по правде сказать, была странная. Какая-то неуклюжая, как ни посмотри. Широкий лоб, носик пуговкой, все щеки в веснушках. Уши торчком. Лицо такое, что мимо не
В ушах у нее поблескивали сережки из какого-то металла, вроде дюралюминия. Волосы до плеч, крашеные – темно-каштановые, в рыжину. Водолазка в широкую продольную полоску. На плече кожаный рюкзачок. Тонкий летний свитер накинут на плечи, рукава завязаны на шее. Кремовая хлопчатая мини-юбка; ноги голые, без чулок. Она, видно, умывалась в туалете – к широкому лбу, как засохшие корешки, прилипла прядка волос. Почему-то меня это тронуло.
– Ты из того автобуса? – спросила девица. Голос у нее был хрипловатый.
– Угу.
– Сколько тебе лет? – Нахмурившись, она глотнула кофе.
– Семнадцать, – соврал я.
– Школу скоро заканчиваешь? Я кивнул.
– Куда едешь?
– В Такамацу.
– Надо же! Я тоже, – сказала она. – Просто так или живешь там?
– Просто так.
– И я. У меня в Такамацу подруга хорошая. А у тебя?
– Родственники.
Девица понимающе кивнула и больше вопросов не задавала.
– Моему младшему брату почти сколько тебе, – неожиданно, будто вспомнив, заявила она. – Мы с ним давно не виделись. Так получилось… И еще – ты очень на этого похож… как его? Тебе никто не говорил?
– На кого – на этого?
– Ну как его?.. Певец-то… Группа такая есть… Я тебя как в автобусе увидела, сразу подумала. Имя из головы вылетело. Думала, думала, все мозги наизнанку вывернула – и без толку. Бывает ведь так, скажи? Вертится в голове, а никак не вспомнишь. Тебе что, не говорили раньше, что ты на него похож?
Я покачал головой. Никто ничего мне такого не говорил. А девица, прищурившись, все смотрела на меня.
– Кого ты все-таки имеешь в виду? – попробовал помочь ей я.
– Я по телевизору его видела.
– По телевизору?
– Ага! Он по телевизору выступал. – Она взяла сэндвич с ветчиной и принялась тупо жевать. Глотнула еще кофе. – С какой-то группой пел. Ну надо же! Как группа называется, тоже не помню. Высокий такой, худой. На кансайском диалекте говорит. Ну что? Не вспомнил?
– Понятия не имею. Я телевизор не смотрю.
Девица скорчила рожицу и уставилась на меня:
– Как не смотришь? Совсем?
Я молча покачал головой. Или, может, кивнуть надо? Кивнул.
– Из тебя слова клещами не вытянешь. Ты всегда такой?
Я покраснел. От природы неразговорчивый – вот мало и говорю. Но была и другая причина. У меня еще не сформировался голос. Вообще-то он уже был почти нормальный, но иногда вдруг ни с того ни с сего срывался. Вот я и старался не растекаться мыслями.
– Ладно. Нет так нет, – продолжала девица. – Но ты здорово похож на того… ну, который поет и говорит, точно в Кансае родился. У тебя, конечно, этого диалекта нет. Просто, как бы это сказать… Уж больно похоже. А вообще, ты неплохой парень. Вот и все.
На ее лице мелькнула улыбка. Будто отлучилась куда-то на минутку и тут же вернулась обратно. А я так и сидел, красный как рак.
– Тебе бы прическу изменить – еще больше стал бы на него смахивать. Волосы надо немного подлиннее, наверх малость зачесать и лаком закрепить, чтоб держались. Я бы прямо тут все сделала. Так бы классно было! Я же в косметическом салоне работаю.
Кивнув еще раз, я приложился к чашке с чаем. В кафетерии было очень тихо. Ни музыки, ни разговоров.
– Не любишь, значит, разговаривать? – спросила девица с серьезным видом, подперев щеку рукой.
Я покачал головой:
– Да нет.
– Стесняешься, что ли?
Я снова покачал головой.
Девица взяла еще один сэндвич. Оказалось – с клубничным джемом. Она как-то недоверчиво нахмурилась.
– Может, съешь, а? Больше всего на свете ненавижу сэндвичи с клубничным джемом. С детства.
Я взял сэндвич. С клубничным джемом эти штуки мне тоже совсем не нравятся, но все же я его съел – и слова не сказал. Через стол девица внимательно следила за процессом до самого конца.
– У меня к тебе просьба, – проговорила она.
– Какая?
– Можно, до Такамацу я с тобой посижу? А то одной как-то не очень… Всю дорогу казалось: вот сейчас какой-нибудь ненормальный рядом пристроится. Поспать как следует не получилось. Билет покупала – говорили: все по одному будут сидеть, а выходит – по двое. Может, подремлю хоть немножко до Такамацу. Ты вроде на психа не похож. Не возражаешь?
– Нет.
– Спасибо, – сказала она. – Как говорится: «В дороге нужен попутчик…»
Я снова кивнул. Ну сколько можно головой трясти? – подумал я. А что еще было делать?
– Как там дальше-то?..
– Дальше?
– Ну, «в дороге – попутчик…» А дальше? Эх, не помню! У меня с родным языком все время проблемы.
– «В дороге нужен попутчик, в жизни – сочувствие», – сказал я.
– «В дороге нужен попутчик, в жизни – сочувствие», – повторила она, точно хотела убедиться, что все правильно. Были бы карандаш и бумага, наверное, записала бы за мной. – А что это значит? Если по-простому?