Каин и Авель
Шрифт:
...Наполненная народом СенНая площадь. В центре толпы стоит эшафот, на эшафоте палач в красной рубашке засучивает рукава, обнажая мускулистые белые руки. В дубовую плаху (на таких местные мясники за сорок секунд разделывают свиную полутушу.) воткнут гигантских размеров топор, и солнце блестит на его сверкающем полированном лезвии. Чувствуется, что палач свою работу любит и гордится ею и что народ любит своего палача и любуется им...
Путиловский глотнул свежую порцию прохладного дыма и приоткрыл глаза. Маленький князь, устав ползать, свернулся калачиком возле матери, подложив под голову цветастый шелковый валик, и тихо посапывал в две ноздрюшки. Анна перебирала в
— ...У этих пустынных племен совершенно отсутствует цивилизованный суд. При мне одну молодую женщину забросали камнями только за то, что она изменила своему мужу. Он первый бросил в нее камень и ушел, обливаясь слезами. Я спросил: почему он плачет? А мне отвечают: любит! Тогда зачем ее убивать? Простите и прощаемы будете! Нельзя, говорят, прелюбодеяние должно наказываться смертью. А согрешивший мужчина? Он же тоже был, говорю. А они: он не виноват, он молодой и одинокий, он не выдержал искушения. Я говорю: давайте я ее выкуплю! Не дали... дикий народ! Не смешно ли? Не правда ли, Аня?
И он захохотал. «Почему он смеется?» — удивился Путиловский, поймав взгляд Анны, одинаково ласково переходящий с мужа на любовника и обратно. Видно было по всему, что оба ей дороги одинаково, но сын дороже всего и что такой матриархат совершенно удовлетворяет все ее инстинкты. А битье камнями княгине не грозит, ибо на Руси давно живут цивилизованные люди.
Вошедшая нянька унесла обмякшего от сна маленького князя. Анна разлила по чашечкам из арабского узорчатого матового стекла расплавленный обжигающий кофе. Дым кальяна, смешавшись с гашишным, одурманил Путиловского до такой степени, что и глаза закрывать уже не надо было. Это облегчило положение гостя — он вроде бы и слушал хозяина, и при этом занимался своими грезами.
— ...Сидят на корточках целыми днями и даже не разговаривают — просто думают! Оттого там и зародились и христианство, и ислам! У людей есть время подумать. Пьеро, вот если бы нашего мужика заставить думать две тысячи лет, он бы тоже выдумал что-нибудь гениальное? А? Но у нас нет этих двух тысяч! Ха-ха, не смешно ли?
Действительно забавно.
...Толпа терпеливо ждала загодя обещанного зрелища, забавляя себя сытными прожаренными семечками, квасом и красными девками, для такого случая принарядившимися в модные бархатные кофточки с двумя рядами перламутровых пуговичек, распираемых изнутри мощными крестьянскими грудями. На отдельном свежесрубленном подиуме находилась публика много чище: молодые офицерики с девицами, почтенные матроны с лорнетами, недвижно уставленными на плаху, и женщины бальзаковского возраста с томиками Бальзака в руках. Все терпеливо сносили тяготы записных зевак — жару, мух и долгое ожидание.
Палач прохаживался по помосту и пару раз, дабы показать свое искусство и крепость оружия, вонзил топор в плаху, каждый раз с видимым трудом освобождая застрявшее в тугой дубовой древесине лезвие. Толпа приветствовала упражнения палача одобрительным жужжанием, точно медоносные пчелы слетелись со всей округи на богатый урожай нектара и только ждут условленного сигнала, чтобы приступить к сбору...
— ...Нам обязательно нужно завоевать средиземноморские проливы. Для этого надо просто взять Константинополь. И все! Османская империя развалится как карточный домик! Они же ненавидят друг друга — армяне, болгары, курды, хазарейцы, палестинцы. И турки, само собой... Это осиное гнездо можно уничтожить одним ударом. Вот дадим прикурить японцам — и надо тут же двигать все дивизии, пока
...Наконец издалека по неведомым каналам поступил нервический сигнал о движении кареты со страдальцем. «Едут! Едут» — первыми закричали и забегали в тесной толпе вездесущие мальчишки. Толпа разом возбудилась и сдвинулась к помосту, кто-то в давке истошно закричал. Городовые, образовавшие живую цепь вокруг помоста, грозно растопырили свои тараканьи усы и раздвинули толпу, давая проход карете.
И точно, карета появилась как по волшебству...
— ... Далее забираем у англичан Афганистан.
— Зачем? — заплетающимся языком спросил Путиловский, чтобы хоть что-то спросить и не быть гостем-букой.
— Афганистан — это ключ к Индийскому океану.
Оказывается, мы тем временем уже благополучно вышли к Индийскому океану! Дай Бог, дай Бог...
...Из кареты выскочили два плотно сбитых помощника палача и ловко вытянули какой-то куль. Куль вдруг распрямился и оказался до пояса человеком, а выше — мешком, надетым на его голову. Поскольку он не видел, куда двигаться, человек-мешок застыл на месте, поворачивая головой внутри темноты и стараясь определить свое место в этом мире и свою ближайшую судьбу. Ничего хорошего крики, начавшиеся при появлении узника, не предвещали: «Смерть! Смерть!!» — скандировала толпа. И вдруг замолкла.
С головы человека сдернули мешок. Ослепленный солнечным светом и опьяненный свежим воздухом, он несколько секунд стоял, совершенно не ориентируясь в окружающем пространстве, жадно вдыхая воздух и крутя головой в поисках незамысловатой правды жизни. Первым он увидел красное пятно, рубаху палача...
— ...У нас в руках очутятся все стратегические точки современного мира! С севера мы контролируем Европу, через Босфор и Дарданеллы мы диктуем свою волю Балканам, а на юге мы держим в руках все ниточки — от Красного моря до самой Австралии. Кстати, Пьеро, не хочешь составить мне компанию?
— Хочу, — еле провернул язык во рту Путиловский.
— Я собираюсь в Австралию. Надо убедиться, действительно ли там так много кенгуру.
Путиловский начал мучительно вспоминать все, что знал об этих животных. Выяснилось: почти ничего, кроме как прыгают.
— Отчего такой интерес?
— Хочу заселить ими наши Сальские степи. Представляешь себе — тысячные стада кенгуру!
— А зачем нам в России тысячные стада?
— У тебя нет деловой фантазии! Подумай только: мясо, шерсть, кожа на воинские ботинки. А если приручить? Я уже все прикинул. Взрослая самка кенгуру легко скачет с детенышем весом в десять —пятнадцать кило...
Путиловский представил себе скачущую Анну. В руках у нее лежал спокойно спящий Александр. Зрелище было убогим: через несколько прыжков Анна захромала и скакать перестала...
...Он стоял на помосте рядом с палачом. Палач одной рукой покровительственно приобнял жертву, вторую картинно положил на рукоять топора. Так они застыли на несколько секунд, ожидая, пока фотографы наведут свои зачехленные черной материей треноги и изящным жестом сдернут кожаные колпачки со всевидящего ока.
Невиданное ранее зрелище являла собой съемка туманных картинок; аппарат был открыт полностью, сбоку торчала ручка-кочерга, которую оператор вращал с удивительной плавностью. Какие-то обалдуи с открытыми аденоидными ртами встали перед оператором, закрыв своими дебильными лицами всю панораму казни, но на такой случай был припасен мужик со свирепым лицом, быстро давший всем обалдуям по шеям. Казнь началась...