Как Феникс из пепла
Шрифт:
Но обо всём по порядку...
Худородный мелкопоместный лифляндский дворянин без больших средств, без связей и высоких покровителей в столице, без особых военных дарований (ну не Суворов он был, не Кутузов!), отнюдь не отличавшийся красотой и статью, чтобы обратить на себя внимание любвеобильной матушки-императрицы, Михаил Богданович (будем называть его так - на русский манер) Барклай-де-Толли с 16-ти лет честно тянул армейскую лямку, подобно тысячам таких же офицеров (как, например, Сергей Львович Пушкин), без какой-либо надежды дотянуться к концу жизни до фельдмаршальских звёзд, если, конечно, в его заурядную судьбу не вмешается вдруг какой-нибудь Счастливый Случай. Но Счастливый Случай - птица редкая, и далеко не каждому охотнику она попадается на жизненном пути, а многие из тех, кого она
Дослужившись тихой сапой к 37-ми годам до генерал-майора (что весьма неплохо), он, повторюсь, не имея ни протекции, ни полководческого таланта, надолго застрял в этом низшем генеральском чине. В нём, в декабре 1806 г. и вступил, наконец, во главе своего полка в составе армии Беннигсена в войну с непобедимым Наполеоном на территории Польши.
И вдруг в карьере этого ничем не примечательного прибалтийского "немца" происходит головокружительный взлёт! В апреле 1807 г. он уже генерал-лейтенант и командир дивизии, в марте 1809 г.
– генерал от инфантерии, в мае того же года - главнокомандующий русской "финляндской" армией и генерал-губернатор только что завоёванной Финляндии, в январе 1810 г.
– военный министр Российской империи! Что же произошло? Почему вдруг именно он?
А случилось вот что...
26 - 27 января 1807 г. у городка Прейсиш-Эйлау в Восточной Пруссии состоялось кровопролитное двухдневное сражение между армией Наполеона и русской армией во главе с Беннигсеном, закончившееся "вничью". И в конце его, вечером 27 января, Барклай, командовавший дивизией из семи полков, был ранен в руку. Ключевое слово в этом событии - "в конце", ибо, если б он был убит, или был бы ранен в начале или в середине сражения, или вообще не был бы ранен - во всех этих случаях мы бы (кроме специалистов-историков), скорей всего, знали бы теперь о Барклае не больше, чем о каком-нибудь генерале Шувалове. А согласитесь, что такая неприятная штука, как ранение случается (простите за каламбур) исключительно по воле случая. И вот это-то как раз и был тот самый Счастливый Случай, в одночасье резко переменивший карьеру дотоле безвестного, рядового генерала!
Барклая увезли с поля сражения в ближайший город в тылу российской армии, каковым оказался Калининград... о, простите, Кенигсберг. Но столица Восточной Пруссии оказалась забита солдатами, офицерами и генералами, РАНЕНЫМИ В НАЧАЛЕ И В СЕРЕДИНЕ СРАЖЕНИЯ, поэтому Барклая повезли дальше в Мемель (ныне Клайпеда). В этом приморском городке на тогдашней русско-прусской границе раненый Барклай, не позволив ретивому хирургу оттяпать ему раненую руку (что стало бы концом его военной карьеры), задержался на съёмной квартире на несколько месяцев.
А в это же время, в этот самый пограничный Мемель бежала из оккупированного французами Берлина прусская королевская чета вместе со всем своим двором. И в числе бежавших придворных был экс-директор берлинского банка, 30-летний датчанин Бартольд Георг Нибур - будущий прославленный историк - исследователь античной эпохи. Прознав, что этот Нибур привёз из Берлина целую телегу книг, Барклай, которому лечиться предстояло долго и скучно, свёл на этой почве с ним тесное знакомство.
Как-то Нибур предложил Барклаю почитать только что законченный им перевод на немецкий язык неизвестного в России древнегреческого историка Геродота. Барклай начал читать. Прочтя "Мельпомену" - четвёртую книгу занимательной геродотовой "Истории", повествовавшую о неудачном походе бесчисленных полчищ персидского царя Дария в необъятные скифские степи, Барклай отложил рукопись и крепко задумался... Кто-нибудь другой на его месте стал бы увлечённо читать дальше, ведь самое интересное было впереди: Марафонская битва, Фермопилы, Саламин, Платеи... А русский генерал Барклай задумался и перечёл внимательно эту самую "Мельпомену" ещё и ещё раз.
А в начале апреля в Мемель, дабы поддержать лишённую Наполеоном королевства, но не сдавшуюся прусскую королевскую чету, прибыл царь Александр I. Кроме Барклая, в Мемеле лежал на излечении ещё один раненый под Прейсиш-Эйлау русский генерал - богатый аристократ, царедворец, граф Павел Андреевич Шувалов. Вполне естественно, что император зашёл его навестить. И столь же естественно, что навестив одного своего раненого генерала, Александр счёл своим долгом навестить и второго - лично ему неизвестного неродовитого лифляндца Барклая (ну что тут поделаешь - так уж он был воспитан). Обыкновенный визит вежливости минут на пять, на десять. Вот она, та самая Синяя птица удачи, редко кого посещающая даже один раз в жизни, и к внезапному появлению которой далеко не всякий счастливец оказывается готовым! В отличие от Павла Андреевича Шувалова, Барклай оказался готов - благодаря Нибуру и... Геродоту.
Александр задержался на квартире Барклая вместо десяти минут больше часа. Пересказав царю поучительную историю о том, как древние скифы задолго до греков одолели вторгшегося к ним несравнимо более сильного противника - персов, Барклай сказал, что единственно таким "скифским" способом - заманивая его вглубь необъятной российской территории и ведя партизанскую войну на его растянутых коммуникациях, только и возможно победить непобедимого Наполеона. Изумлённый и заинтригованный услышанным, Александр поинтересовался, насколько далеко следует отступать? "Да хоть до Казани, - последовал ответ Барклая.
– Главное в войне - конечная победа". Именно из этого стратегического постулата Барклая "растут ноги" знаменитого обещания императора Александра в 1812 году, что он готов отступать хоть до Камчатки, но не сложит оружия, пока хоть один французский оккупант пребывает на русской земле.
Потом, по мере приближения 1812 года, ещё, по меньшей мере, человек 20 - русских и иноземцев - предложили Александру тот же самый план борьбы с Наполеоном, но всё дело в том, что (поспорю тут со Штирлицем) запоминается как раз-таки первое, а Барклай сделал это ПЕРВЫМ...
Покинул квартиру Барклая Александр с убеждением, что великого и ужасного корсиканца можно победить, и что у него есть генерал выдающегося стратегического ума, способный это сделать. После этой случайной встречи (хотя Барклай мог, конечно, изложить пришедшие ему в голову после чтения Геродота мысли в письме Александру, но не затерялось ли бы это письмо, среди множества поступающих в канцелярию царя бумаг - большой вопрос) и начался стремительный карьерный взлёт Барклая.
После того как разрыв Наполеона с Александром сделался неизбежным, Барклай сменил "без лести преданного" Аракчеева на посту военного министра и занялся непосредственной подготовкой своего замысла. И когда грянул роковой 1812 год, Барклай приступил к осуществлению своего плана заманивания Великой наполеоновской армии к Москве, а если понадобится, то и к самой Казани. Разумеется, наличие такого плана держалось в глубочайшей тайне - я не уверен, что даже командующий Второй русской армией Багратион знал о его существовании. Поэтому-то рядовой солдатской массе, офицерам, генералам, обеим столичным обществам казалось, что "проклятый немец", трус и изменник Барклай (какой контраст с великолепным Суворовым!) ведёт армию прямой дорогой к гибели, а страну - к катастрофе. И Александр, прекрасно знавший, что всё идёт так, как должно, по утверждённому им плану, в конце концов, был вынужден уступить единодушным мольбам "общества" (недаром Лев Николаевич Толстой назвал свой знаменитый роман "Война и общество"!) и заменить "немца" на русского Кутузова, причём, отпуская его к армии, царь наверняка ознакомил его с осуществляемым Барклаем стратегическим замыслом, а Кутузов наверняка этот замысел одобрил и принял к исполнению.
Потом, после того как скифская стратегия Барклая привела к столь блистательным результатам, её автор был щедро вознаграждён и обласкан царём. Именно Барклай был главнокомандующим русской армии, победоносно вступившей в Париж в марте 1814 года. Но было поздно: Великая Победа 1812 года и крушение могущества Наполеона навсегда остались соединены в памяти народной со священным именем Кутузова. Се ля ви! Но нам-то спустя 200 лет пора, наконец, воздать должное Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли и внести его в золотой список подлинных Спасителей России наравне с Михаилом Илларионовичем Кутузовым, где им надлежит сиять во славе неразделимо, как Минин и Пожарский.