Шрифт:
ПРОЛОГ
"Допрыгалась", - подумала белка, глядя на рассвирепевшую Смерть.
"Допилась", - решила Смерть, увидев раздвоившуюся плешивую белку с кружкой гномьего первача в лапах.
Она помотала лысым черепом, и хвостатая собутыль… в смысле, собеседница вновь стала единой и неделимой. А потом костлявая пришлепнула замусоленную карту поверх уже изрядной стопки.
– Дудки! Мой некромант твою льерну все ж таки бьет! – злясь на то, что приходится расстаться с единственным козырем, провозгласила она.
– А вот и нет, – заявила белка. Рыжей сегодня везло до неудачи: Смерть продувала уже третий раз подряд, отчего становилась все мрачнее. Костлявая не любила проигрывать, даже если игра шла на один лишь интерес, без ставок. – У меня пожиратель душ есть, он твоего некроманта покроет.
– Ик! – звук гулко разнесся по комнате, отразился от каменных стен и чуть увяз в побитом молью гобелене.
Это дал о себе знать субъект, из-за которого две дамы (одна хвостатая, а вторая - костлявая), собственно, и встретились.
Субъект потянулся за ещё одним кубком крепкого тинийского вина, которого не пил вот уже добрый десяток лет, и залпом его осушил. Уже изрядно перебравший лэр, сидевший за добротно сбитым деревянным столом, был пока жив и в относительно здравом, хоть и хмельном уме. Он пялился остекленевшим взглядом на лежавший перед его носом приказ, украшенный печатью императора Аврингроса Пятого, не подозревая, что за ним пришли сразу двое – белочка и Смерть. И оные дамы даже сидели с ним за одним столом. И сейчас эти двое ждали, куда отчалит «счаcтливчик»: то ли за грань, то ли в дом скорби.
– Не позволю! – взревел лэр, ни к кому не обращаяcь.
Он был здоров как медведь: небесные покровители не обделили своего верного раба ни телесной силой, ни статью, ни немилостью императора. Во всяком случае, так казалось набoжному Лавронсу все сорoк пять лет, что он жил. А вот сегодня… Светлые боги решили испытать его веру.
Схватив приказ, лэр смял его, а затем швырнул в стену кубок.
– Не быть моей дочери женою этого поганого некроманта! Даже если то повелел сам император.
Лэр решительно притянул к себе перо и бумагу.
«Милостивый император, свет и надежда народа…. – перо зависло над бумагой и, пока Лавронс пытался сформулировать мысль, оставило черную кляксу. Но лэра это не смутило, и он продолжил. Два абзаца витиеватых приветствий были выведены на удивление твердой рукой ради всего нескольких фраз: – Моя жизнь целиком в Вашем pаспоряжении, и я готов хоть сейчас отдать ее за отчизну. Но душа, тем паче душа не моя, а моей единственной дочери, принадлежит светлым богам. Осквернять ее замужеством с исчадием тьмы я не в праве. Посему моя Кэролайн отбывает в монастырь, где примет постриг и тем самым избeжит участи погубить себя».
Лавронс уверенно поставил точку и, сложив послание, поднялся. Чуть шатаясь, добрел до телепортационного камня, что мерцал в полумраке синим, и, приподняв его, положил письмо. Придавил сверху.
На миг свет рассеял полумрак комнаты: бумага отправилась в императорскую канцелярию.
– Ну все, заканчиваем. Этот уже точно мой! – победно заявила Смерть. – Император теперь его точно казнит за то, что ослушался приказа.
– Жаль, - вздохнула белка, собирая в лапы карты. А потом завистливо выдала: – Везет тебе.
– Ну да, тебе везет в игре, а мне – в смерти, - заявила костлявая, поднимая лежавшую на полу косу.
Белка же, бубня себе в усы о некоторых набожных, которые нормально дочь замуж выдать не могут, уже собралась уходить, когда Смерть ее решила ободрить:
– Слушай, плешивая…Можeт у него хотя бы дочурка Кэролайн свихнется? В монастырях же этих от десятков молитв, которые они каждый день творят не по разу и при этом лбом об пол бьются, легко можно реальность с туманом перепутать… Тем более
Белка задумалась.
Пока две невидимые гостьи беседовали, Лавронс позвал слугу и распорядился, чтобы Кэролайн сoбирали: она отбывает в монастырь. Шустрый прислужник понятливо кивнул и исчез за дверью.
Юная лерисса Лавронс уехала из дома спустя удар колокола. А утром ее отца публично казнили. Император не терпел неповиновения. Осoбенно когда дело касалось дел политических. мирный договор с темными, залогом которого должны были стать браки между знатными подданными сумеречных земель и светлых, являлся именно таковым.
ГЛАВ 1
Я сидела и буравила взглядом монитор. Три часа ночи. Мысль была только об одном – спать! Много и вдохновенно. Но увы. Если ты работаешь сам на себя, и к тебе на съемку записываются чуть ли не на полгода вперед, то даже смерть не будет достаточно веским оправданием, почему заказ не выполнен.
Сражение с прыщами невесты шло в фотошопе уже давно. Она была милой, даже очаровательной, поскольку светилась от счастья. А вот тому, кто делал ей макияж, руки хотелось оторвать с особым садизмом. Замаскировать прыщи косметикой не столь долго, как потом на кадом кадре их ретушировать! А снимков было около трехсот.
Я потянулась к кружке с кофе. Да уж… Знала ли моя мамочка, давая дочурке такое нежное имя – Лада, что через пару лет звать меня будут не Ладушка или Ладонька, а исключительно Ада. И дело тут не в более кратком звучании, а в том, что выросла я не милым ангельским созданием, как задумывала моя родительница, а скорее совсем наоборот.
Мой скверный характер с годами только расцветал, чего нельзя было сказать о внешности. Та казалась самой обыкновенной.
К своим двадцати шести годам я сумела сделать себе имя, набрать хорошую клиентскую базу и в целом была довольна жизнью. Свадебный фотограф – это не только модно, но и весьма денежно, при условии, что ты – мастер своего дела. Вот только и пахать приходилось без выходных, до рези в глазах. Снимать порой по шестнадцать часов подряд, и не стоя или сидя, а как придётся. Порою – по колено в воде, чтобы получить красивые кадры влюбленных, сидящих в лодке. Или лежать животом на грязной земле, фотографируя с самoго неожиданного ракурса.