Как издать книгу. Советы литературного агента
Шрифт:
Французский ученый Жак Маритен пишет, что парадоксальность внутреннего мира художника в том, что он, его таинство «открыто как для Неба, так и для Ада», что это человек и безумец, и рациональный ремесленник, т. е. парадокс — это нормальное состояние творческой личности. Непрерывная смена ролей, персонажей, явных и тайных желаний, грехов, какой-то чудовищной смуты и блаженного умиротворения, пробуждение самых различных страстей и совершение благородных и низких поступков — это вихрь, составляющий жизнь художника. И как пишет О. А. Кривцун в книге «Психология искусства»: «Сверхчеловеческое напряжение необходимо художнику, чтобы вместить в себя всю эту разрушительную полярность, овладеть обостренной отзывчивостью к миру».
Непрерывная
Совокупность всех черт человечества — способность быть любым из людей, выбрать и проиграть любую судьбу, множество судеб — это сродни возможности стать Творцом, Богом. Правда тут есть опасность не прожить своей жизни, не художнической, а простой, человеческой… хотя, с другой стороны, — это тоже судьба. Многогранность творческой личности часто приводит к душевным кризисам, опустошению, вживанию в образ настолько, что выдираться из него бывает мучительно больно, но еще больнее не делать этого. Это становится сущностью, воздухом, наркотиком, а при попытке избавиться от такого существования — ведет к смерти. Ощущение самых тонких граней бытия, немыслимого количества оттенков цвета, света, звука, слова переполняют художника и расширяют его, иногда до такой степени, что за нею таится пустота безумия.
Находясь в процессе творческого акта, художник всецело погружается в него, в сюжет, отвлекаясь от реального мира и почти не существуя в нем. Он может забывать о реальных, насущных делах, перестать принимать пищу, потому что он находится в другом мире.
Ортега-и-Гассет пишет: «Жить — значит выходить за пределы самого себя». Те же мысли волнуют и М. М. Бахтина: «Изнутри себя самоё жизнь не может породить эстетически значимой формы, не выходя за свои пределы, не перестав быть самой собою». Многие ученые и художники обращались к этим мыслям независимо друг от друга. «Жизнь — театр», не правда ли? Каждый играет, пробует и примеряет на себя какие-то роли, оставаясь в тех, в которых удобнее и уютнее, но художник не ищет удобства, он, как змея, сбрасывает кожу, чтобы тут же начинать наращивать новую, а вырастая из нее — опять сбросить и повторить тот же процесс заново. Снова и снова.
Жан Маритен утверждал, что искренность художника — «это искренность материи, готовой принять любую форму. Она состоит не в том, чтобы видеть себя, но в том, чтобы принимать и лелеять себя именно таким, каким в тот или иной момент себя обнаруживаешь». Но эта беспредельная пластичность художника достаточно спорна и не безусловна. Все же какой-то стержень обязательно должен иметься. Иначе художник уподобляется марионетке, которую дергают за нити и лаги, но которая сама по себе безвольна, мягка и тряпична. Вряд ли это на самом деле так.
Художник, безусловно, имеет какую-то иную энергетику, которая подпитывает его, дает ему иное зрение и видение окружающего мира, с которым он общается посредством неких таинственных сигналов, невидимых и неосязаемых. Это сродни чуду. Настоящий художник, очнувшись от своего творческого забытья, порою сам не может поверить в то, что это его слова, мысли, чувства, мазки кисти запечатлены на этом листе бумаги или холсте. Трансцендентное состояние — это норма. Иначе начинаются ломки. Энергетика, связывающая с космосом, с какими-то земными и неземными энергиями, — одна из главных составляющих такого Творца. Это простая истина, явленная через простые и обычные слова и понятия, но, между тем, она настолько щемящее сакральна, что от понимания и осознавания ее захватывает дух.
Вместе с тем совершенно естественно то, что художник желает создать и из себя мистического и сказочного персонажа, сотворить некую легенду, необычную, способную оставить память о нем в веках. Самоутверждение не только в творчестве, но и посредством создания мифа о себе составляют потребности
Судить о том, хорошо это или плохо, правильно или неправильно, смысла нет, так как обычные критерии тут не действуют, те же мерки не подходят. Как прокрустово ложе, в которое невозможно уместить то, что изначально там не умещается.
Поэтому мы просто отметим эту миссию избранничества, надевшую на себя вериги блаженных, отметим уникальность и призванность в этом мире данного психологического типа, типа художника, не позволяя себе судить его и судачить о нем.
Какие же условия необходимы художнику, чтобы состоялся процесс самоотождествления его с персонажем, событием или явлением? Разумеется, вдохновение. Но это еще не всё. Непрерывная потребность превзойти себя, сделать лучше, написать лучше, по-иному осмыслить те или иные события, характеры, поступки, для того, чтобы реализовать все грани своей личности, всё, что таится в зародыше, запрятано изначально в душе, генах и т. п. Способность учиться, по-новому осмысливать жизнь, события, постоянно открывать что-то новое, не отрицать оголтело каких-то вещей, предварительно не изучив их, способность временно мимикрировать, менять взгляды и установки, способность колоссально много работать и изучать необходимый материал с разных сторон и многое другое — все это требуется художнику в его работе.
И если Фрейд стремится показать развитие и преломление разных психических комплексов в произведениях крупных художников, мотивируя их проявление специфической сексуальностью, либидо, то всё равно его научные изыскания сводятся к психологии художественной личности, а не к психологии художественного текста.
В отличие от Фрейда его ученик Карл Юнг считал, что то, что применимо к художнику как к личности, неприменимо к нему как к творцу. Нельзя слишком гипертрофировать индивидуальные сексуальные комплексы, строя на них такую зыбкую систему. Юнг считал, что художническая психология есть вещь коллективная и слишком ее индивидуализировать — это неправильно. Иначе говоря, проникновение создателя произведения в коллективное бессознательное — одно из важнейших условий продуктивности художественного творчества.
Юнг не отрицает те психические комплексы, которые живут в индивиде и которые сформулировал Фрейд. Однако Юнг истолковывает их по-иному, рассматривая в качестве архетипов. Архетипы, согласно Юнгу, выступают как всеобщие образы, формы, идеи, представляющие собой до-опытные формы знания, бессознательные мыслеформы. Коллективные образы наиболее явно претворились в формах народного фантазирования и творчества. Разрабатывая эту линию, ученый внес весомый вклад в теорию мифа. Юнг убежден в том, что коллективные образы, так или иначе, предопределяют природу творческой фантазии и отдельного художника. Наблюдение над повсеместностью схожих мифотворческих мотивов у народов, которые никогда не приходили в соприкосновение друг с другом, приводит Юнга к идее об укорененности истоков мифотворчества и фантазирования в общей природе людей.
Продуктивной явилась и разработка Юнгом теории психологического и визионерского типов творчества. Психологический тип творчества основан на художественном воплощении знакомых и повторяющихся переживаний, повседневных людских скорбей и радостей. Переживание, которое культивирует визионерский тип творчества, — это взгляд в бездну, в глубины становящегося и еще не ставшего, в скрытые первоосновы человеческой души. Именно такого рода первопереживание приближает к постижению онтологической сущности мира.