Как изгибали сталь
Шрифт:
Но ведь самое главное состоит именно в непризнании этого непреложного факта. Обижали бедных «родственников». Заставляли изучать Пушкина и Лермонтова. Заставляли говорить на русском языке. (Очень трудный этот русский язык. Настя – это девушка, а не Настя – это плохая погода). Заставляли строить заводы и фабрики. Заставляли после окончания институтов и университетов ехать на работу то в Россию, то в Прибалтику, то на Украину, то еще в какую-нибудь Белоруссию. Вывозили национальные таланты. Все делали, чтобы они там женились (выходили замуж), создавали семьи, занимали должности и не возвращались на свою родину. Хитрая политика у русских империалистов.
Разве русский империалист дал оценку каждому из народов, особенно Захребетья, как он будет себя вести в годину военной опасности для Родины? Нет, русский бы до такого не додумался. Из русских можно веревки вить. Плевать им в морду, бить палкой по голове, но внимательно смотреть в глаза. Если по ним побежала черная искра, то бросать все, что нажито, и бежать в горы. И там русский достанет. Но до этого его надо еще довести.
Иной раз, когда слышишь вопли про империю, хочется крикнуть: «Да, империя!» и начать действовать по имперским законам. Двери открывать только ногой. За косой взгляд палкой по хребтине и так далее.
Я представляю, какой мохнатый вой тогда вознесся бы к небу во всех республиках и среди демократов, мечтающих о том, чтобы пьяная Россия валялась в придорожной канаве, и чтобы ее можно было безнаказанно поливать грязью.
Мне кажется, что «освобожденные» народы еще сами будут искоренять самостийников, чтобы самим не оказаться в роли жертв империализма, который обеспечивал достойную жизнь каждой нации. Но, как говорят, то, что прос… али, то прос… али. Это мысли уже сегодняшнего дня, а тогда и мыслилось совсем по-другому.
В центре внимания в самолете был, конечно, американец, с которым все пытались поговорить, заменяя незнание английских слов цоканьем языка (на ломаном английском языке глухонемой жестами пытался что-то объяснить). Я английского языка никогда не учил и в глазах пассажиров выглядел просто неучем – офицер-пограничник, а с иностранцем поговорить не может. На всякий случай спросил американца, говорит ли он по-китайски (на это у меня хватило английского словарного запаса).
Американец довольно сносно знал китайский язык. Бизнесмен, окончил университет, учился и работал в Китае. Едет знакомиться с экономической ситуацией в Захребетье в связи с надвигающимся развалом СССР для установления первичных контактов с местными деловыми кругами.
Когда мы заговорили по-китайски, вокруг установилась тишина. Все вслушивались в разговор, улавливая транскрибированные на китайский манер географические названия. Ке-лу-сия, су-лиэнь, э-луо-сы, а-эр-мэн-ни-я, тэ-бие-ли-сы, мо-сы-кэ.
Наших бывших «братьев» всегда изумляло, а порой оскорбляло, когда в их присутствии говорят не на русском языке, хотя они сами в применении своего родного языка в присутствии русских не стеснялись.
К моему однокурснику, казаху, однажды пришли в гости коллеги-земляки. Разговор шел на их родном (хотя все прекрасно знали русский) языке, и мой друг переводил мне содержание беседы. Я по-китайски предложил ему переводить с его родного языка на китайский, и тренировка, и дураком за столом сидеть не буду. Получилось интересно. Я стал участвовать в беседе. Сидят пять человек, разговаривают на трех разных языках и друг друга понимают. Это надо видеть. Минут через тридцать, может быть, что-то заподозрив неладное, а, может быть, почувствовав неловкость создавшегося положения, гости предложили всем говорить на русском языке. Вечер прошел превосходно.
Роберт, так звали моего собеседника, не выразил никакого удивления моему китайскому языку, как и я знанию им этого же языка, начал интересоваться вопросами будущего устройства СССР.
По его мнению, основанному на данных американской прессы, распад СССР предрешен. Все империи рано или поздно разваливались. Великобритания, Австро-Венгрия, Римская, Оттоманская, Византийская империи. Основная причина – рост национального самосознания, национально-освободительная борьба. То же происходит и в СССР.
Насильственное объединение искусственно созданных республик, не имевших своей государственности, особенно в Средней Азии, запутанность национального вопроса в Захребетье, оккупация Прибалтики, национализм западных славян ни при каких условиях не позволят сохранить единое государство.
Армия составлена из представителей различных национальностей, которые не будут воевать против своих народов.
Сложные территориальные проблемы с Украиной и Казахстаном не могут быть решены мирным путем из-за амбиций национальной элиты. Поэтому Западу представляется бесперспективным развитие каких-либо отношений со страной, где на национальных окраинах в любой момент может вспыхнуть гражданская или национально-освободительная война, масштабы которой не поддаются даже воображению.
В какой-то степени в то время он был прав. Искусственно созданные и укрепленные российскими территориями республики еще преподнесут нам сюрприз. Но мы, воспитанные в духе пролетарского интернационализма, братской дружбы народов, даже и представить себе не могли, что СССР может развалиться как карточный домик. Все это я и объяснил Роберту в духе марксистско-ленинской теории.
– Роберт, а ты, случайно, не сотрудник ЦРУ? Уж больно ты лихо разбираешься в вопросах геополитики? – спросил я.
– Нет, просто я интересуюсь той страной, с которой мне придется работать, – ответил мой собеседник.
В конце концов, я по-дурацки обвинил его во вмешательстве США во внутренние дела СССР и на этом наш разговор закончился.
Наконец, в репродукторах самолета раздался достаточно приятный женский голос, упоминающий «батоно» и «халбатоно». Я понял, что подлетаем к месту назначения. Потом узнал, что «батоно» означает «господин», «мужчина», а «халбатоно» – это «пол господина», то есть «дама», «госпожа», «женщина».
Окружной город встретил темнейшей ночью, дикими ценами на такси и полуторачасовым ожиданием багажа, который подавался по страшно скрежещущему транспортеру. С трудом нашел военную автомашину, на которой и добрался до окружной гостиницы. С утра всё бегом. Привел себя в порядок. Доложил о прибытии и через пять минут уже спешил в аэропорт к вылетающему в Магелан военному самолету.
– Обстановку узнаете на месте, – проинструктировали меня в округе.
«Бинокль» АН-74 круто взмыл по взлетной полосе. В салоне сидели незнакомые офицеры, с интересом поглядывавшие на пришельца из другого мира. Погранвойска маленькие. Люди сближаются быстро. Через несколько минут я уже был со всеми знаком и узнавал обстановку в округе. Спокойный тон офицеров принес успокоение и мне, впервые въезжающему в район, готовый в любую минуту вспыхнуть, как говорили в прессе, «незаконными хулиганскими действиями националистов».