Как много в этом звуке…

Пронин Виктор Алексеевич

Качественный хмель может дать добросовестно изготовленная чача, болгарская или чешская сливовица, не ракия, нет, храни вас господь! Именно сливовица! Сирийская анисовая водка, несмотря на отвратность вкуса, работает неплохо. Китайская водка дает приличный хмель, но только в том случае, если у вас хватит мужества ее проглотить. Мексиканская текила тоже хороша, но уж больно дорогая, почти недоступная. Но что делать, что делать, она стоит этих денег, стоит, ребята.

Возникает вопрос — а что такое хороший хмель?

В меру своего разумения и как человек, не чуждый

этой области человеческой культуры, попытаюсь произнести нечто внятное… Хороший хмель — это когда забываешь о всех своих болячках и болях как нравственных, так и физических, когда начинаешь верить, да что там верить, приходит уверенность, что люди, с которыми сидишь за одним столом, не просто хорошие ребята, это потрясающие ребята, а сам ты молод, влюблен и хорош собой! И весь мир, и все его проблемы тебе понятны и доступны, будто он, этот мир, уместился на твоей ладони, а если и возникает в этой жизни что-то неразрешимое, то только потому, что президенты, премьеры, шейхи — мать их за ногу! — ленятся позвонить тебе и посоветоваться, как им быть дальше!

А сам ты можешь все!

Можешь написать обалденные стихи, можешь, не поперхнувшись, съесть ненавистного начальника, можешь победно приударить за первой красавицей квартала, и никуда ей, бедной, не деться, нигде ей, обреченной, не спастись от твоего всесокрушающего обаяния, остроумия, от рук твоих и глаз твоих, гори они синим огнем!

В полном смысле слова, ребята, в полном смысле слова — синим огнем! Как сказал поэт, достигнув такого же примерно состояния, — «твой нестерпимо синий, твой нестеровский взор!» Нестеров — это художник такой был, хороший, между прочим, художник, нравственный.

В общем, вы понимаете, как мы посидели с Володей, какого уровня счастья достигли. Обсудили подробно цунами на Украине, оранжевую революцию в Индийском океане, безысходность отдыха на Коктебельском море — по вине красавицы из тамошних мест, которая, несмотря на все мои достоинства, пренебрегает, пренебрегает, пренебрегает!

Горько до слез, до слез, ребята…

Бывает.

Чтобы уж действительно не доводить себя до слез, мы с моим гостем расстались. Провожать Володю я не стал, просто довел до двери, распахнул ее, выглянул с крыльца наружу — снег кончился. Стояла глубокая ночь, и круглая луна висела в небе вызывающе и бестолково. Цвет ее мне показался несколько странным — она была белая. Так иногда случается зимой, особенно когда луна в зените, если, конечно, она бывает в зените. После настойки из багульника я могу в чем-то и ошибаться.

На прощание я похлопал Володю по спине, пожал его теплую, узкую, почти лягушачью ладошку и, заперев за ним дверь, отправился спать.

События начались утром.

Позвонил Володя.

— Старик! — заорал он в трубку. — Ты не представляешь, что со мной было этой ночью!

— А что с тобой было? — спросил я, с удивлением ощущая в теле непривычную легкость и, как бы это выразиться поточнее… здоровье. Да, мое состояние нисколько не соответствовало количеству выпитого накануне — я прекрасно помню, что одну бутылку мы все-таки закончили, а ко второй едва успели прикоснуться. Пришла жена с детишками, и в результате некоторые проблемы человечества остались нерешенными.

— Представляешь, — Володя почему-то перешел на шепот, — стоило мне спуститься с крыльца, какая-то сила подхватила меня и понесла, понесла прямо над дорогой, над заборами, иногда даже, как мне показалось, я поднимался над домами! Представляешь?!

— С трудом, — сказал я.

— Я не вру! — вскричал Володя тонким голосом. — Я не вру, Витя! Верь мне!

— Ветра вроде не было…

— Какой ветер?! Это была сила, совершенно мне незнакомая… И еще… — он замолчал.

— Ну?

— Это… Я слышу голоса.

— За окном?

— Во мне, Витя, — сказал Володя сдавленным голосом.

— Так, — протянул я. — Наверно, мы все-таки напрасно открыли вторую бутылку.

— Думаешь, дело в этом? — с надеждой в голосе спросил Володя.

— А в чем же еще?

— Это не белая горячка, Витя.

— А какая?

— Это совсем другое. Голоса разные, но это… Дело говорят. И, знаешь, я их узнаю.

— Мы вчера немного поговорили о параллельных мирах… Равиль предупреждал и Фатима с ним согласна…

— Какие миры, Витя! Какие миры! Я со своей бабой, с Калерией, не могу разобраться! Ее голос во мне не затихает!

— Она уже проснулась?

— Калерия уже два часа на работе!

— Звонит?

— Из нутра ее голос! — простонал Володя. — Из моего нутра!

— И что говорит?

— Критикует, — упавшим голосом проговорил Володя.

— По делу?

— Она всегда по делу… Что делать, Витя? Скажи, что делать, что делать?

— Приходи, у меня еще осталось немного…

— А знаешь, приду, — помолчав, решительно сказал Володя и положил трубку.

Что-то смутило меня в словах вчерашнего собутыльника, и, сам еще не зная, зачем, я оделся и вышел на крыльцо. И только спустившись по ступенькам, понял, зачем я здесь — мне нужно было увидеть Володины следы от крыльца к калитке.

Ребята, их не было.

Снег, выпавший вечером снег, которым я любовался ночью под круглой белой луной, был нетронут. Ни единого следа, ни самой малой вмятины на девственно чистой поверхности снега. Правда, в сторону соседнего участка следы были — это прошла поздним вечером моя жена с детишками, она к соседке ходила напрямик, не выходя на дорогу. И она, и детишки утром тоже шли через соседний участок, опять же минуя дорогу, — так было удобнее, короче. К калитке мог идти только Володя, у него и не было другого пути на дорогу, налево и домой.

Повторяю — его следов на снегу не было.

— Так, — сказал я, потому что ничего больше мне в голову не пришло. — Так…

С трудом отодвинув калиткой свежий слой снега, я убедился в том, что и к дороге тоже следов не было.

— Как же он вышел? — пробормотал я вслух. — Как же он оказался на дороге? Не по воздуху же, в конце концов… Неужели в самом деле неведомая сила подхватила его и пронесла над ночной Немчиновкой? До сих пор за Володей такого не наблюдалось… Так, — повторял я и вернулся в дом.