Как много в этом звуке…
Шрифт:
— Вороны — дурная примета, — сказала Лариса, и он замер.
Но женщина замолчала, и Тюльпин облегченно перевел дух. «Пронесло», — подумал он и усмехнулся, поймав себя на этой мысли.
Приметы… У каждого они свои, каждый по ходу жизни окружает себя всевозможными знамениями, освящает их верой, молчанием, поклонением. И вряд ли сможет объяснить, почему одни приметы кажутся ему хорошими, другие — дурными. Вороны пролетели — это в самом деле плохо. Напрасно он согласился на эту поездку, ох напрасно. Хотя то, что произойдет сегодня, здесь, могло произойти каждый день и где угодно —
Когда они вышли к реке, опять начал накрапывать мелкий бесшумный дождь. Река казалась неподвижной, и только по желтым плывущим листьям можно было заметить быстрое упругое течение. Сбросив рюкзак, Тюльпин вошел в чащу и вскоре вернулся с охапкой мокрых коряг. Свалив их в кучу, начал разводить костер.
— Может… бог с ним, с костром? — спросила Лариса.
— Думаешь, не разгорится?
— Не знаю… — Она отошла к берегу. Подняв камень, Лариса размахнулась и бросила его подальше от берега. В тумане раздался глухой, замедленный всплеск.
«А ведь она совсем не смотрит на меня, — озадаченно подумал Тюльпин. — То отходит в сторону, то вперед убегает, дело какое-то находит… Значит, ничего не отменяется. Так, наверно, охотник не может смотреть в глаза своей собаке, решив ее прибить или продать. Впрочем, чего это я… Уже с собакой начинаю себя сравнивать… Слабак. Будешь слабаком, если…»
— Лариса! — позвал он.
— Да! — отозвалась она, не оборачиваясь.
«Как по телефону, — подумал он. — Мы разговариваем как по телефону, не глядя друг на друга, не видя… Сначала дома, потом в автобусе, теперь вот здесь… Если бы только разговоры… А то и любовь тоже получается какая-то телефонная. Ложится она в темноте, будто стыдится кого-то, кто тоже в комнате, а может, и в одной с нами постели…»
— Алло! — крикнул Тюльпин.
— Я слушаю! — отозвалась Лариса. — Говори же!
— Да это я так, дурака валяю.
— А! — Она так сумела произнести это «А!», будто поняла для себя что-то важное или убедилась в чем-то невеселом.
Костер долго шипел, плевался, но наконец вспыхнул, затрепетал, хватаясь слабыми огоньками за ветки. Тюльпин сходил к реке, зачерпнул в котелок воды и повесил его над костром. Лариса вынула из рюкзака целлофановый мешочек с уже начищенной картошкой.
— Ненормальная погода какая-то, — проговорила она. — Все серое. Небо, река, деревья, туман — все. И мы с тобой тоже. Вон смотри — песок серый, листья на березе, твое лицо… И у меня серое, да?
— Это утро такое. Днем все будет отлично.
— Ты оптимист. Хорошо тебе.
Тюльпин остро почувствовал в ее словах насмешку. «Ты оптимист». Простоват, мол. Все равно ничего тебе не понять, не дано, дескать.
— Могу поделиться, — сказал он.
— Да нет, не надо. А знаешь, я бы сейчас выпила немного.
— Для храбрости? — спросил он и тут же пожалел о своих словах. — Бросай тушенку, закипает, — быстро добавил Тюльпин.
— Дай мне нож… Раскрой, а
— И ногти у тебя красные.
— А при чем здесь ногти? — спросила она с едва уловимым раздражением, и Тюльпин про себя отметил, что этот ее вопрос не больно уместен, пустоватый какой-то вопрос.
— Не вздумай облизывать нож, я вчера наточил его, — сказал он.
— Знаешь, я хотела тебе сказать…
— Не держись за стойку, перевернешь котелок! И не облизывай нож!
— Что ты все время перебиваешь меня? Что страшного в том, что я оближу этот твой нож? Разве ты не хочешь, чтобы мой язык был покороче?
— Вряд ли это поможет. — И он снова пожалел о сказанном.
— Поможет? В чем? Кому? — Через пламя костра она посмотрела на него большими серыми глазами. — Что ты имеешь в виду?
— Мало ли… Соль в кармашке, и ложки там же… Надо было деревянные взять, в лесу смотрятся деревянные. — Тюльпин привычно переводил разговор на простые и безопасные темы. Это продолжалось уже больше месяца, и сейчас он почувствовал, что выдыхается. И потом, это не могло продолжаться бесконечно — Лариса оборвет разговор на полуслове, любой разговор, и выскажет все, что задумала. — Пусть еще покипит немного, — добавил Тюльпин, заметив, что Лариса собирается что-то сказать. — Не помешает.
Лариса усмехнулась, отошла к берегу, села на обкатанный ствол рухнувшего дерева, запрокинула голову. Мелкий дождь шел прямо на ее лицо, на закрытые глаза.
Откуда-то издалека, из тумана, донесся слабый рокот. Он становился сильнее, затихал, снова нарастал. Прошло еще несколько минут, и стало ясно — моторная лодка. Она вынырнула из-за поворота и вначале казалась сгустком тумана, катящимся по поверхности воды, а когда проносилась мимо костра, Тюльпин смог различить ее высоко поднятый нос, на котором сидела маленькая черная собака, и одинокого человека на корме. Он помахал рукой и исчез в тумане. Поднятая волна неторопливо подошла к берегу, лизнула ствол, на котором сидела Лариса.
— Послушай, — сказала она, — а как ты смотришь, если я…
Тюльпин замер, не решаясь взглянуть на нее, не уверенный, что справится со своим голосом, сможет произнести что-нибудь.
— Ну? — не выдержал он ее молчания.
— Как ты смотришь, если я… уйду?
— В лес? — спросил Тюльпин, хотя сразу понял, что она хочет сказать.
— Нет, не в лес… От тебя.
— Ты решила сообщить мне об этом в форме вопроса? — Он даже удивился тому, что смог произнести эти слова, изобразить вполне сносную улыбку.
— Мне кажется, ты сам видишь.
— Что я вижу?
— У меня такое чувство, что нам лучше расстаться.
— Твои чувства больше ничего тебе не подсказывают?
— Как тебе сказать… У нас последнее время все идет вкривь и вкось. Мы перестали понимать друг друга.
— Блажь. Невозможно перестать понимать. Так не бывает.
— Бывает, Володя.
— Ты у меня спросила, как я к этому отношусь? Отвечаю — отрицательно. Нам нельзя расставаться. У тебя кто-то появился?
— Нет. — Она покачала головой. — Никто у меня не появился. Ты ведь это знаешь.