Как музыка стала свободной. Конец индустрии звукозаписи, технологический переворот и «нулевой пациент» пиратства
Шрифт:
iTunes Store тут же снискал бешеный успех: в первый же год там было продано более 70 миллионов песен. Но в общем доходе Universal это составило только 1%, при этом само пиратство тоже никуда не делось. Napster уничтожили, но обмен файлами в пиринговых сетях шёл вовсю, более того — выросло новое поколение, представители которого ни разу в жизни не купили ни одного компакт-диска и вообще не понимали, как это — платить за музыку? Для них качать бесплатно — это нормально, платить за что-то — какая-то устаревшая форма власти. Но именно они — будущее музыки и угроза самому существованию моррисовского бизнеса.
Также всё осложнялось непрекращающимися утечками треков до релиза. Любой, кто работал в музыкальном магазине, знает, что самый суматошный день — это вторник, когда на полках появляются новые релизы. Эти вторники — барометры музыкальной индустрии, эквивалент кинопремьеры. Обычно в первый месяц
Следуя старой бизнес-модели, iTunes выставлял новую музыку по вторникам, но зачастую она уже была доступна в пиринговых сетях в виде пиратского mp3, причём за недели до релиза. Разумеется, это ударяло по продажам, и по какой-то причине, которую Моррис не мог понять, именно «юнивёрсаловские» релизы оказывались самыми «утекающими». В 2002 году появилось подозрение, что кто-то сливает их с охраняемого завода в Северной Каролине. Альбом Скарфейса «The Fix» совершенно точно утёк именно оттуда. С другой стороны, в цепочке от завода к покупателю существовало множество слабых звеньев: магазины, диджеи, складские работники, музыкальные критики и даже водители. За ними за всеми не уследишь.
Насколько серьёзно пиринговый файлообмен влиял на падение продаж CD? Никто не мог ответить толком. Некоторые чудаки вообще ставили под сомнение тот факт, что утечки вредят продажам. Конечно, музыкальная индустрия страдала, но после терактов 11 сентября и лопнувшего пузыря доткомов любой бизнес себя чувствовал плохо. На каждое исследование, профинансированное индустрией и проводимое с целью доказать, насколько острой стала проблема, находилось другое, противоположное, результаты которого показывали, что пиратство и утечки никак не влияют на продажи, а даже, возможно, их подстёгивают. Моррис не опускался до того, чтобы спорить с этой точкой зрения. Ему не нужна была степень доктора экономических наук, чтобы понимать: за то, что и так везде раздаётся бесплатно люди вряд ли будут платить деньги. Ну, и что бы там ни говорили экономисты, оставался один бесспорный момент: сливать музыку и обмениваться файлами — это незаконно.
С контрактом Vivendi Моррис уже мог не беспокоиться о деньгах до конца жизни, но ему хотелось заниматься своими артистами. Сетевые пираты устроили заговор, чтобы уничтожить их образ жизни, нарушая авторские права в беспрецедентных в истории масштабах. Сливать музыку в интернет и обмениваться файлами — это же не какое-то там увлечение или принцип, это — преступление. И Моррис считал, что за это нужно судить. Первый круг слушаний, призванный устранить проблему, не дал результата. Может быть, нужен второй. Моррис с коллегами-шефами музыкального бизнеса обсуждали крайнюю меру: судиться не корпорациями, а подавать в суд на обменивающихся файлами напрямую. К этому решению Морриса склоняла его команда юристов. Зак Хоровиц, операционный директор Universal, обладал опытом в законодательстве индустрии развлечений, и он стал таким юнивёрсаловским «мотором» для подобных исков. Адвокат Харви Геллер, главный защитник Universal, считал, что эти дела он сумеет выиграть. Эти двое — яростные защитники авторского права, для которых подобные суды предоставляли возможность вернуть святость интеллектуальной собственности и при этом немного заработать. Они понимали, что такой ход вызовет шквал критики в прессе, но относились к этому как к неизбежным издержкам с недолгими последствиями. Моррис доверял Хоровицу и Геллеру и прислушивался к их аргументам. Они считали, что самое важное в этом деле — найти прецедент, когда вроде бы безобидный акт обмена файлами привёл к серьёзным последствиям. За файлообмен нужно наказывать, дабы капитализм нормально функционировал и в цифровую эпоху.
В кулуарных обсуждениях шефы лейблов называли этот ряд исков «Проект 'Крышка'». Поскольку из всех лейблов самый крупный доход получала Universal, то она и перечисляла в бюджет RIAA больше всех. К требованиям устроить суды присоединились три лейбла из Большой пятёрки, а именно BMG, EMI и Sony. Глава Warner Music Group Роджер Эймс не соглашался: он считал, что суды над потенциальными покупателями вряд ли приведут к долговременной прибыли. Большинство мелких и независимых, но платящих взносы лейблов, тоже не соглашались. Но самым сильным оппозиционером оказалась, как ни странно, сама глава RIAA. Хилари Розен полагала, что судиться с файлообменщиками — это политика катастрофических последствий, результатом которой будет отчуждение меломанов и пятно на репутации индустрии, пятно, которое придётся смывать десятки лет. В конце 2002 и 2003 года Розен ожесточённо отстаивала свою позицию
Антипиратское подразделение RIAA нацелилось на тех. кто выгрузил, загрузил или обменял более 1000 песен. Это нижний порог, идея заключалась в том, чтобы преследовать тех, кто загружает больше, но по техническим причинам всё получилось немного не так. Napster и его клоны давали возможность загружать чью-либо фонотеку по умолчанию. Поскольку продвинутые пользователи всегда отключали эту опцию, то самыми «злостными нарушителями» оказались невежественные новички. Поэтому мир за пределами индустрии воспринял «Проект 'Крышка'» как крайне спорный и порочный. RIAA как будто выбирала обвиняемых совершенно случайно, находя IP-адрес в пиринговых сервисах вроде Kazaa и LimeWire, а потом судебной повесткой требовала у соответствующего интернет-провайдера информации о клиенте. Но даже со всеми этими повестками RIAA, кажется, не очень хорошо знала, с кем она судится. Вызывали матерей-одиночек и семьи, в которых не было компьютера. Вызывали стариков и детей. Безработных и скончавшихся почти год назад. Получило шумную огласку одно скандальное дело: RIAA нацелилась на некую двенадцатилетнюю девочку по имени Брианна ЛаХара, проживавшую в дешёвом муниципальном районе в Нью-Йорке. Помимо прочего, она скачала заглавную песню из телевизионного ситкома «Дела семейные». RIAA не стала поступать как нормальный человек с сердцем, то есть не стала отзывать иск к ребёнку, но вместо этого предложила уладить вопрос с Брианной, если её родители выпишут им чек на 2 000 долларов.
«Проект 'Крышка'» невзлюбили: ведь суды заставляли нескольких человек, выбранных наугад, отвечать за действия миллионов. Сайт RIAA взломали хакеры, после чего он постоянно сбоил. Десятки музыкантов, в том числе подписанные на Universal, заняли сторону своих поклонников и отреклись от исков. Специалисты называли эти иски «абсурдными», указывая на то, что в век незащищённых хот-спотов беспроводного интернета IP-адрес никак не может служить доказательством вины. Специалисты в области права называли эта суды «вымогательством», обращая внимания на то, что у обвиняемых, как правило, не было ни времени, ни знаний, ни денег на то, чтобы нормально защищаться в суде. ACLU (Американский союз защиты гражданских свобод) подал встречный иск: повестки провайдерам сами по себе не имеют никакой юридической силы, а действия RIAA охарактеризовал как «месть». RIAA же считала, что судебные процессы «Проекта 'Крышка'» — это «кара». [87]
87
Карлос Линарес, свидетель-эксперт, назначенный RIAA, в разговорах со мной постоянно употреблял этот термин для описания этих судебных процессов.
В последние годы, когда пыль осела, Даг Моррис старался всячески преуменьшить свою роль в этой катастрофической политике. Он утверждал, что к разработке и осуществлению «Проекта 'Крышка'» он лично имел самое косвенное отношение, и что он полагался на советы Хоровица и Геллера. Может быть, так оно и есть, но правда также в том, что вообще-то Моррис — начальник и Геллера, и Хоровица. Без его приказа эти суды бы не начались. Если бы Моррис, который формировал 30 процентов годового бюджета RIAA, выступил против «Проекта 'Крышка'», то тот никогда бы не осуществился.
В общем, все, даже собственные юристы RIAA, пришли к согласию, что файлообменщики в пиринговых сетях — никакие не преступники, действующие со злым умыслом, а просто ребята, которым хотелось слушать музыку. Наверное, действовали они эгоистично, но уж зла точно никому не желали. А со «Сценой», разумеется, другая история: лейблы видели в ней вандалов, жаждавших из злобы разрушить музыкальный бизнес. Во время шумихи «Проекта 'Крышка'» «Сцена» хорошо пряталась. Даже в музыкальной среде, даже среди специалистов в области интеллектуальной собственности и законов о защите авторских прав, и даже среди пиратов мало кто вообще знал о её, «Сцене», существовании.