Шрифт:
Талантливый человек
Обедали, как частенько случается у строителей, на обрезке гипсокартона, установленном на стопке мешков с клеем. Однако не приземленный разговор зашел о таланте.
– На детях талантливых людей природа отдыхает, как правило! – не мог не вставить свои пять копеек я.
И тогда мой товарищ – электрик Павел (Паха), – оторвавшись от стеклянной банки со своим обедом, участливо обернулся в мою сторону.
– Это ж какой, получается, у тебя батя талантливый, просто жуть берет!
Эх, Паха,
Охранник и бродяга
Памяти моего любимого писателя, незабвенного О'Генри
В ту зиму трудился Эндрю охранником в круглосуточном продовольственном магазине между морскими своими рейсами: никакие деньги молодому семейству, вот-вот готовившемуся к пополнению, лишними не были. Хоть и не его совсем это была работенка. Прямо сказать, собачья: стереги, чтобы какой-нибудь вороватый покупатель или иная продавщица чего-нибудь да не утянули.
«Припахивали», конечно, ушлые продавщицы и на подсобную работенку: пиво в холодильник вовремя загружать, чего-нибудь к прилавку из склада принести. Но что были эти смешные своим весом ящики для трюмного матроса, играючи перебрасывавшего могучими руками до тридцати тонн замороженной рыбы за вахту!
И повадился к ним в магазин захаживать полуночный бомж. Покупал каждый раз полбулки серого хлеба и бутылку самого дешевого пива, да и убирался восвояси. Но в один поздний морозный вечер, совершив обычные свои покупки, он накрепко прилип к витрине, дотошно изучая ценники на красную рыбу и черную икру.
– Андрей, выведи ты его! – не выдержала наконец одна из продавщиц, место которой было скорее в базарных рядах. – Он нам весь народ распугает.
Да, вид бродяга имел живописный. А уж запах!.. «Зори Парижа»! Однако чуткий Эндрю колебался: выставить человека, хотя бы и без определенного места жительства, вот так, как собачонку, на мороз только из-за того, что отличается он убогостью и ветхостью одежды и употребляет одеколон совсем не для бритья?.. И все же охранник двинулся к бедолаге.
Вмиг оценив ситуацию, тот завел проникновенно:
– Вот есть у Джека Лондона рассказ…
Богатое и, признаться, сострадательное воображение Эндрю тотчас начало рисовать образ просвещенного, чуткого и ранимого эстета, знатока литературы, так нещадно побитого слепой и жестокой судьбой.
– …как вот такого же вида человека впустили в дорогой ресторан и обслужили по высшему разряду.
Эндрю устыдился своему невежеству – среди хранимых памятью произведений великого писателя ничего подобного не находилось. Вот ведь какой начитанный стоял перед ним человек!
– А он всего лишь, – видя, что страж местных порядков сдается, победно воздел заскорузлый палец бомж, – хотел в тюрьму попасть, чтоб перезимовать.
– Э-э, дядя! – воскликнул тут Эндрю возмущенно. – Да ведь это и не рассказ Джека Лондона, а новелла О'Генри
И на законных уже основаниях (плохое знание иностранной литературы, плюс искажение ее в корыстных целях) вытеснил постоянного клиента за дверь: интеллектом, получилось.
А из магазина знатный многим мореходам Эндрю (в береговой жизни, впрочем, Андрей) вскоре уволился – в море было пора. И через месяц, привычно и весело перебрасывая в трюме тяжеленные коробки с рыбой, вдохновенно бурчал себе под нос: «Уж лучше в трюме свою шкуру поморозить, чем самому последней шкурою прослыть: людей за то, что мало смыслят в прозе, в ночи за дверь, на холод лютый выводить… Как НИИ пеняли бы его за попустительство: без повода – людей!.. Людей без места жительства!»
И гул морозильных вентиляторов отзывался в такт.
Датский шок
В магазинчике женской одежды, что располагался в тихих улочках Копенгагена, шла примерка. Вокруг пожилой дамы, стоявшей, словно статуя на постаменте, на круглом невысоком деревянном примерочном подиуме, сновали, приседали, корпели с булавками в руках три продавщицы. Подобрать, подогнать, продать женскую юбку добропорядочной покупательнице – целое дело, требующее и времени, и сил, и терпения, главным образом. Все должно сойтись идеально и безупречно. А не то в следующий раз требовательная матрона предпочтет для покупок другой магазин.
И в эту самую минуту внутрь стремглав ворвались три молодых женщины – высоких, статных, красивых, неудержимых. Кивнув на бегу продавщицам, женщины в темпе принялись откладывать на прилавок одежду с вешалок:
– Так, и еще вот это возьми!..
– Тоже посмотри: какая прелесть!
– И это берем!
Ошеломленные продавщицы, равно, как и возмущенная, забытая ими покупательница, невольно застыли с открытыми ртами.
В пять минут навалив гору одежды на прилавок, неведомые чужеземки потребовали расчета. А расплатившись не глядя, принялись спешно совать и утрамбовывать модные бренды в большие пакеты и хозяйственные сумки. Скоро и умело завершив занятие, шустрячки помахали на прощание ручкой и исчезли – так же стремительно, как появились, бесшабашно оставив при том за покупки сумму недельной, дай Бог, выручки магазинчика и вконец сбитых с толка датчанок.
Откуда последним было знать, что три лихих покупательницы – это пассажирки новой паромной линии, что пролегла с другой стороны Балтийского моря. Три официантки самого крутого в далеком отсюда городе ресторана (а у одной еще и муж в нем музыкант – вообще золотое дно!), что спешат воспользоваться возможностью прибарахлиться, затовариться в европейской столице – спасибо предзакатной Перестройке!
Эх, чопорная Европа: не понять тебе все же русского разудалого размаха!