Как он похож на ангела
Шрифт:
– Ну что вы.
– Нет, правда! В этом городе, – продолжала она с брезгливой миной, – порядочной женщине страшно ходить одной по улице!
– Вам не нравится Чикото?
– Разве тут может нравиться? Ужасно неприятный город. Потому я и уезжаю.
"Если бы она подкрасила губы и надела шляпку, из-под которой волосы видны, – подумал Куинн, – то в неприятном городе стало бы одной приятной женщиной больше". Впрочем, она и так была хорошенькой – подобного рода бесцветная красота вызывала у Куинна мысли о церковном хоре и о любительских струнных квартетах.
За рыбой с картошкой и капустой она сообщила Куинну свое имя (Вильгельмина
– Сыщик? – повторила она. – Значит, вы полицейский?
– Почти.
– Фантастика! И вы сейчас что-нибудь расследуете?
– Лучше будет сказать, что я тут отдыхаю.
– Но никто не приезжает в Чикото отдыхать! Наоборот, все хотят отсюда уехать!
– Меня интересует история Калифорнии, – сказал Куинн, – например, откуда взялись названия некоторых городов.
– Ну, это просто, – разочарованно произнесла она. – В конце прошлого века сюда из Кентукки переселился какой-то человек. Он хотел выращивать здесь табак – лучший в мире табак для лучших в мире сигар. Чикото и значит – сигара. Только табак тут не уродился, и фермеры переключились на хлопок – это оказалось прибыльнее. Потом открыли нефть, и сельскому хозяйству в Чикото пришел конец. Видите, я вам все рассказала. – Она улыбнулась, показав ямочку на левой щеке. – Теперь ваша очередь. Откуда вы?
– Из Рино.
– Что вы здесь делаете?
– Изучаю историю Калифорнии, – правдиво ответил Куинн.
– Странное занятие для полицейского.
– Как говорят в Хобокене, chacun a' son gout [5] .
– Наблюдательные люди живут в Хобокене, – пробормотала она, – очень наблюдательные.
Хотя в ее лице ничего не изменилось, у Куинна возникло ощущение, что его дурачат и что если мисс Вильгельмина де Врие поет в церковном хоре или играет в струнном квартете, то она фальшивит – возможно, просто так, из хулиганства.
5
Каждому свое (фр.).
– Ну правда, скажите честно, зачем вы приехали в Чикото? – спросила она.
– Мне нравится местный климат.
– Ужасный.
– Местные жители.
– Пренеприятные.
– Местная кухня.
– Голодная собака не притронется к этой еде! Вы меня вконец заинтриговали. Ставлю доллар против пончика, что вы здесь по делу.
– Я рисковый человек, но пончика предложить не могу.
– Не смейтесь, а скажите лучше, что вы расследуете. – В сине-зеленых глазах за толстыми стеклами очков вспыхнул огонек. – За последнее время ничего интересного здесь не происходило, значит, это что-нибудь старое... Какая-нибудь история, связанная с деньгами, с большими деньгами, да?
На этот вопрос Куинн мог ответить без колебаний.
– Мои истории никогда не бывают связаны с большими деньгами, мисс де Врие. А вы имели в виду что-нибудь конкретное?
– Нет.
– Так вы, стало быть, едете в Лос-Анджелес искать работу?
– Да.
– Где ваш чемодан?
– Чемо... я сдала его в камеру хранения. На автобусной станции. Чтобы не таскать за собой. Он ужасно тяжелый – там все мои платья. И такой большой!
Если бы она просто сказала, что сдала чемодан на хранение, он бы ей, вероятно, поверил – почему бы и нет? Но столь обстоятельное объяснение было подозрительным. Казалось, она и его и себя хотела убедить в существовании чемодана.
Официантка принесла Куинну счет.
– Мне пора, – сказал он, поднимаясь. – Рад был с вами познакомиться, мисс де Врие. Желаю удачи в большом городе.
Расплатившись, Куинн вышел на улицу и пошел через дорогу к мотелю. Дверь одного из гаражей была открыта, и Куинн без колебаний ступил внутрь. Спрятавшись за дверью, он принялся наблюдать за "Эль Бокадо".
Долго ждать ему не пришлось. Мисс Вильгельмина де Врие тоже вышла на улицу и остановилась, опасливо поглядывая по сторонам. Дул сильный теплый ветер, и она старалась одновременно придерживать руками и юбку и тюрбан, что было непросто. В конце концов скромность победила. Мисс де Врие размотала тюрбан, оказавшийся длинным синим шарфом, и затолкала его в сумочку. Под уличным фонарем вспыхнули волосы цвета хурмы. Она прошла полквартала, села в маленький темный седан и уехала.
У Куинна не было возможности последовать за ней. К тому времени, когда он вывел бы из гаража свою машину, она уже могла быть дома, или на автобусной станции, или в каком-то другом месте, куда молодые особы вроде мисс де Врие удаляются после неудачных попыток добыть сведения у незнакомцев. В такого рода делах она определенно была новичком, и тюрбан был грубой маскировкой, хотя Куинн не понимал, зачем ей вообще понадобилась маскировка, ведь он ее не знал. И вдруг он вспомнил, как, сидя в кабинете Ронды, разглядывал через стеклянную загородку три макушки. Одну из них покрывали волосы цвета хурмы.
"Ну, допустим, она была там", – подумал Куинн. У Ронды громкий, отчетливый голос, а стеклянная стенка кабинета не доходит до потолка. Значит, мисс де Врие услышала нечто настолько для нее важное, что намотала на голову тюрбан и подвергла его допросу в "Эль Бокадо". Но что именно она услышала? Они с Рондой говорили только об истории с О'Горманом, а в Чикото ее и так знали во всех деталях.
К тому же мисс де Врие сделала предположение, которое подходило к делу О'Гормана – "значит, это что-нибудь старое", но практически свела его на нет следующей фразой: "Какая-нибудь история, связанная с большими деньгами?" В деле О'Гормана фигурировали только те два доллара, которые были у него с собой, когда он выехал в последний раз из дома.
Единственное, о чем упомянул Ронда вне связи с О'Горманом, это о кассирше, по локоть запустившей руку в кассу банка. "Интересно, что стало с кассиршей и деньгами и кто еще в это дело был замешан", – подумал Куинн.
Он вошел в контору мотеля за ключами. Дежурный – старик с распухшими от артрита пальцами – оторвался от киножурнала.
– Слушаю вас, сэр.
– Ключ от семнадцатого номера, пожалуйста.
– От семнадцатого? Одну минуту, сэр. – Он принялся шарить по стойке. – У Ингрид так же ничего не выйдет с Ларсом, как у Дебби – с Гари [6] . Даю вам руку на отсечение.
6
Старик, вероятно, имеет в виду кинозвезд 40 – 50-х годов: Ингрид Бергман, Ларса Хансена, Дебби Рейнольдс и Гари Купера.