Как он похож на ангела
Шрифт:
– Вашу теперешнюю фамилию и адрес назвала мне миссис Кинг, помощница вашего брата. Я был вчера в Чикото и разговаривал с ней и с другими людьми. Вы помните Марту О'Горман?
– Мы не были знакомы.
– А с ее мужем?
– В чем дело? – резко спросила миссис Агила. – Мне казалось, вы хотите поговорить об Альберте. О'Горманы меня не интересуют. Если я могу чем-то помочь Альберте, то, конечно, все сделаю. Но при чем тут О'Горманы? Он и Альберта всего лишь жили в одном городе.
– Альберта была бухгалтером. О'Горман, в известном смысле, тоже.
– И еще несколько сот
– Однако с этими сотнями ничего из ряда вон выходящего не произошло, – сказал Куинн. – А судьбы Альберты и О'Гормана в один и тот же месяц изменились весьма круто.
– В один месяц? – повторила миссис Агила. – Нет, мистер Куинн, судьба Альберты изменилась намного раньше, когда она стала делать приписки. Если называть вещи своими именами, она крала еще до того, как Патрик О'Горман поселился в Чикото. Одному Богу известно, зачем она это делала. У нее было все – за исключением разве что мужа и ребенка, но она никогда не жаловалась, не тосковала. Я часто вспоминаю, как мы жили вчетвером – Альберта, Джордж, мама и я, – как ели вместе, как разговаривали по вечерам... самая обыкновенная семья. И за все эти годы у нас ни разу не возникло подозрения, что с Альбертой творится неладное. Когда разразился скандал, я уже была замужем за Фрэнком и жила здесь, в Сан-Феличе. Достала однажды из почтового ящика газету и увидела на первой странице фотографию Альберты...
Она отвернулась, будто воспоминания об этом дне были по-прежнему слишком тяжелы.
– Вы дружили с сестрой, миссис Агила?
– Да. Многие считали Альберту холодной и замкнутой, но к Джорджу и ко мне она относилась замечательно, покупала нам подарки, устраивала сюрпризы. Конечно, теперь я понимаю, что деньги, которые она тратила, принадлежали не ей и что она пыталась купить то, чего у нее не было – любовь. Бедная Альберта, одной рукой она тянулась к любви, а другой ее отталкивала.
– Она была в кого-нибудь влюблена?
– По-настоящему? Нет. Какие-то мужчины время от времени появлялись, но Альберта их отпугивала. Обычно первым свиданием все и заканчивалось.
– Что она делала в свободное время?
– Занималась благотворительностью, ходила в кино, на концерты, на лекции.
– Одна?
– Чаще всего да. Она к этому относилась совершенно спокойно, хотя мама просто из себя выходила. Мама считала личным оскорблением, что у Альберты нет друзей, нет своей компании. А ей не нужна была компания.
– Вы уверены?
– Я не помню, чтобы она хандрила или отчаивалась. Напротив, в тот последний год, что я жила дома, она была какой-то довольной, успокоившейся. Не счастливой, а именно довольной. Думаю, она поняла, что останется старой девой, и вздохнула с облегчением.
– Сколько ей было тогда?
– Тридцать два.
– В таком возрасте рано ставить на себе крест.
– Альберта всегда смотрела на вещи трезво. Она никогда не мечтала, как я, об идеальном возлюбленном, который приедет на красном "мерседесе". – Миссис Агила смущенно засмеялась и указала на стену камбуза движением одновременно гордым и снисходительным. – Никогда не думала, что буду счастлива в старой посудине, где пахнет рыбой и плесенью.
Она замолчала, ожидая возражений, и Куинн, не кривя душой, сказал, что "Руфь" – превосходный баркас.
– Но если вернуться к Альберте, миссис Агила, то я не могу согласиться с вашим утверждением, что она всегда смотрела на вещи трезво. Почему тогда ваша сестра брала деньги? Неужели она не думала, что ее рано или поздно поймают? Почему не остановилась, когда могла еще покрыть недостачу? Почему не сбежала, пока была возможность?
– Наверное, она хотела быть наказанной. Понимаю, что это звучит дико, но у Альберты очень развито чувство справедливости, она человек обязательный и совестливый. Если она когда-то кому-то давала обещания, то выполняла их, чего бы ей это ни стоило. В детстве Альберта всегда первой признавала вину и не боялась наказания. Она была гораздо храбрее меня. Она и сейчас храбрее.
– Сейчас? – переспросил Куинн. – Значит, вы навещаете ее в тюрьме?
– Когда могу. Часто не получается, но раз семь или восемь я у нее была.
– Вы ей пишете?
– Раз в месяц.
– И она отвечает?
– Да.
– У вас есть ее письма, миссис Агила?
– Нет, – ответила она, покраснев, – я их не храню. Дети еще не умеют читать, но у них есть старшие друзья. Кроме того, к нам приходят родственники Фрэнка, няня... Я не стыжусь Альберты, но ради Фрэнка и детей не афиширую, что она моя сестра. Тем более что ей это не поможет.
– Какие письма она пишет?
– Короткие, дружеские, вежливые. Только такие она и могла бы писать. Настроение у нее бодрое, и единственный, на кого она жалуется, это Джордж.
– Потому что он отвернулся от нее?
Руфь Агила взглянула на Куинна, приоткрыв от изумления рот.
– Почему вы так думаете?
– Насколько я понимаю, Джордж по настоянию матери прекратил отношения с Альбертой.
– Кто вам это сказал?
– Джон Ронда, редактор "Чикото ньюз", и миссис Кинг, помощница Джорджа.
– Поскольку я с ними незнакома, то не могу назвать их лжецами. Но подобной чуши я в жизни не слыхала! Джордж совершенно неспособен "отвернуться" от члена своей семьи! Он обожает Альберту. Для него она не женщина, совершившая тяжкое преступление, которой скоро исполнится сорок, а младшая сестренка, которую надо защищать. Я тоже его младшая сестренка, но меня есть кому защитить, я замужем, и за меня он спокоен. Почему эти двое вам солгали?
– Я уверен, – сказал Куинн, – что они оба искренне верили в то, что говорят.
– Но почему? Кто мог им такое сказать?
– Очевидно, ваш брат. Они оба его друзья, особенно миссис Кинг.
– Это бред! – в сердцах воскликнула Руфь Агила. – Зачем Джорджу изображать из себя негодяя, когда на самом деле он для Альберты в лепешку готов расшибиться! Он слишком ее жалеет! Вот на что она жалуется в письмах. Джордж приезжает к ней каждый месяц и так страдает, что заставляет страдать ее. Он все время пытается ей помочь, а она отказывается. Альберта считает себя достаточно взрослой, чтобы отвечать за свои проступки, и оттого, что Джордж мучается, ей только хуже. Она много раз говорила, чтобы он приезжал пореже, но он не слушает.