Как переспать с лучшим другом и не разрушить всё
Шрифт:
Телефон тихо завибрировал. Я выдохнул сигаретный дым и посмотрел на дисплей.
Райли.
Отклонить.
С каким-то извращённым удовольствием я нажал на отбой.
Но мне и минуту не дали спокойно покурить. Телефон снова подпрыгивал поверх приборной панели.
Питер. Аналогично.
Отклонить.
Я мрачно улыбнулся и кинул телефон на соседнее сиденье.
Но он вскоре снова зажужжал. До человека на другом конце провода никак не доходило, что я не желаю ни с кем общаться.
Наконец,
— Ты, Райли, сука настойчивый и надоедливый, — протянул я, специально утрируя интонацию.
Мой друг заржал, но возражений не последовало.
— Ты где?
— Неважно.
— Мне приехать?
— Не надо.
— Так Лили и ты?..
— Не твоё дело, — резко оборвал я Райли.
Советчики — последние, кто мне сейчас был нужен. Я прекрасно понимал, что у всех могло быть своё видение ситуации. Но тешить чьё-то праздное любопытство, проходится юморком по драке, да и вообще обсуждать с кем-либо утро на школьной стоянке я не был намерен.
— Понял, — в трубке раздался тяжкий вздох. — Не суюсь.
Райли мог быть понятливым, даже очень.
Телефон пискнул, оповещая о звонке на второй линии, я мельком взглянул, кто это.
— Слушай, скажи-ка, Питеру, чтобы не звонил мне, пусть лучше занимается Пэгги. Он только справился со своим хроническим заиканием и сумел отпинать себя к её дому. Это существенный прогресс, как ты понимаешь. Так вот, пусть не отвлекается. Я в полном порядке.
— Хорошо, мужик, — хмыкнул Райли.
Буркнув что-то в ответ, я повесил трубку первым.
Откинувшись на сиденье, закрыл глаза, надеясь, что теперь-то избавлен от вмешательства в свою личную жизнь. Но моим надеждам не суждено было сбыться. Я уже было хотел вырубить телефон, — хотя не сделал я этого ранее лишь по одной причине — не желал пропустить звонок от Лили, если той вздумается позвонить, но она не звонила, — как замер на пол пути. На дисплее мигало имя Йоши.
Ну, и чудеса! Помню, мы ездили как-то с парнями тусить в Олимпию и как обычно взяли его с собой. С тех пор его номер у меня и сохранился. Брал на случай если улыбчивый студент потеряется и нам придётся его разыскивать. Хоть позвонить была бы возможность, а там бы он нашёл прохожего, изъяснявшегося по-английски.
Пожав плечами, я попытался вспомнить, что вообще знаю из японского, — как оказалось, мой словарный запас ограничивался одним словом — суши, — и я подумал, что это любопытно, и нажал на ответ.
— Йоши? — немного вопросительно протянул я.
— Да, привет, ты как? Помощь не нужна? — ответил он мне на прекрасном английском.
— Какая? — удивлённо приподнимая брови, спросил я.
— Ну, для начала моральная.
Оказывается, наш молчаливый друг чудесно изъяснялся на английском.
— Э-э-э… да нет, спасибо, я в порядке.
— Ну, ладно, — ответил Йоши. — Если что надо — звони.
— Пока, — попрощался я и для пущей верности кинул телефон в бардачок.
Похоже, Райли ждёт охрененный сюрприз. Я тихо усмехнулся, вспоминая, как часто и с любовью тот гнобил несчастного Йоши.
Но моё веселье тут же прошло, стоило рассечённой губе напомнить о себе резкой
Это тут же вернуло меня в настоящее.
Я посмотрел на заснеженное озеро, покрытое тонкой коркой льда, припорошенной ночным снегопадом. Небо было низким и серым, угрюмым, полностью отражающим моё состояние.
Я не знал, куда направляюсь, когда сорвался со школьной стоянки, но каким-то образом приехал на ту же самую площадку для пикников возле озера, где предавался невесёлым мыслям всего каких-то две недели назад. А казалось, что прошла целая вечность.
Я не хотел, чтобы Лили видела меня в таком взбешённом состоянии. За всё время нашей дружбы я был простым, надёжным и таким же безобидным, как разношенные домашние тапочки, Честером. Но за последние сутки я показал себя не с лучшей стороны. Сначала это безумие в клубе, теперь чуть не случившаяся "кровавая расправа" над "бывшим" Лили на глазах у половины школы.
Я не хотел оставаться и демонстрировать свои чувства: гнев, боль, раздражение, — перед всеми. Никаких бесплатных спектаклей и сцен в лучших традициях мыльных опер. Всё происходящее не было достоянием общественности и касалось лишь нас двоих.
Ах, ну, да, видимо, троих. Раз мудак Бёрт так до сих пор и не успокоился.
Вчера ночью в клубе, когда я увидел, как он трётся вокруг Лили, кладёт руку ей на плечо, дышит в самое ухо, желая прижаться поближе, что-то во мне щёлкнуло. Перед глазами заполыхал такой огонь, что ничего не могло потушить его и вернуть меня к реальности, к здравомыслию. Я ощутил такое непреодолимое желание двинуть ему, что был уже близок к тому, чтобы осуществить задуманное, но вместо этого, выместил свою ярость на несчастной Лилиан, обошедшись с ней не лучшим образом.
Впрочем, она не возражала.
Как до этого не возражала против прикосновений Бёрта. Но, может, всё это мне показалось? Чего только не напридумываешь в полумраке клуба, пронизанном сверкающими огнями танцпола, да сквозь марево сигаретного дыма.
Но сделанного — не воротишь. Я поманил Лили, и она пошла за мной.
И хоть мной в большей степени руководил гнев, я не мог не заметить её нежности, мягкости и податливости. Я любил её, и мне хотелось отдать ей всего себя, сделать это по-особенному: медленно, неторопливо или страстно и резко, но не так… не на порыве грёбанных, разрушающих нас эмоций.
И только благодаря тому, что моя Лили была просто моей Лилиан, всё не закончилось катастрофой.
Она отвечала мне с не меньшей страстностью, принимая правила игры, хотя для меня секс с ней никогда не был грёбанной игрой — ни в тот раз, ни в этот. И не в те дни, когда я испытывал её на прочность, якобы нечаянно или наоборот намеренно прикасаясь к ней, проходя мимо, наблюдая, прижимая к стеллажам в супермаркете и обхватывая её ногу под библиотечным столом.
Мне нравилось, как она, сама того не понимая, тянется ко мне, реагирует на меня, заливается своим неизменным румянцем и постепенно забывает о Бёрте и о бредовой идее их воссоединения.