Как работает мозг спортивных гениев. Нейробиологическая основа высоких достижений
Шрифт:
Один из авторов исследования игроков Dodgers, Дэниел Лаби, продолжил консультировать бейсбольные клубы относительно роли зрения в отбивании мяча. Как-то раз я пришел к нему в кабинет и увидел, что на нем бейсболка Cleveland Indians и куртка с эмблемой Chicago Cubs – указание на то, что он поддерживает отношения с обоими клубами, а также свидетельство его объективности, поскольку эти команды соревновались друг с другом в Мировой серии. Лаби рассказал мне о своем любимом объекте исследований – его любили многие, но по другим причинам – уникальном Мэнни Рамиресе, огромном, неуклюжем отбивающем игроке из Boston Red Sox. Даже на пике карьеры Рамирес не отличался лучшим зрением в команде, отметил Лаби. Вероятно, у него было кое-что получше. Лаби разработал тест с использованием пластмассового кольца размером с фрисби. Кольцо было продето через перфорированный мяч, который игрок должен был поймать – схватить только мяч – после того, как его бросили из противоположного конца комнаты. Это проверка одновременно зрительного и двигательного
Майкл Джордан мог обладать отличным зрением, быстротой движений, превосходной координацией и даже интуицией, чтобы предсказать возможную подачу питчера. Именно сочетание этих спортивных качеств, по всей видимости, позволило ему достичь показателя 0,200 в низшей лиге, придя в команду буквально с улицы – это скорее предмет для восхищения, а не насмешек [11] . Но в «наборе», который Джордан ежедневно приносил на поле вместе с кровавыми мозолями и внушительной фигурой, не хватало одного ингредиента. Этот ингредиент, разумеется, располагался под шлемом.
11
Для сравнения: другой выдающийся атлет, Тим Тибоу, бывший квортербек НФЛ и обладатель награды Heisman Trophy, пытается повторить этот эксперимент, но еще с меньшим успехом. За более чем 150 профессиональных матчей New York Mets он не смог подняться выше уровня Single-A. – Прим. автора.
Я слушал рассказ Лаби о разнообразных «уровнях», через которые проходит крошечный фотон света, прежде чем вызвать реакцию двигательной системы – от жидкой пленки из слез до ганглиозных клеток сетчатки, перекреста зрительных нервов и зон обработки зрительной информации в коре головного мозга. Количество оптических нервов оценивается всего в миллион, но в обработке передаваемых ими сигналов участвует почти половина коры. Чтобы сигнал вносил вклад в движение, он должен соотноситься с целями, воспоминаниями и эмоциями, которые хранятся в других участках мозга. Крошечный фотон света нагружается багажом мышления. Крошечный фотон перестает быть фотоном, а становится импульсом, превращающим пассивное восприятие в сознательное действие. Подобно монете, проваливающейся в щель музыкального автомата. От регистрации зрительного импульса до реакции мышц проходит приблизительно 200 миллисекунд.
При быстрой прямой подаче со скоростью 150 км/ч мячу требуется около 400 миллисекунд, чтобы преодолеть расстояние 18 метров до «дома». И это без учета длины шага питчера, а также уловок, к которым он прибегает при подаче, или того факта, что в 2016 г. у 37 питчеров средняя скорость фастбола [12] превышала 150 км/ч. За тот промежуток времени, который требуется мячу для достижения «дома», только физические ограничения нашего организма сокращают доступное время наполовину. В результате нам требуется оценить подачу почти в два раза быстрее, чем мы моргаем глазами. Почти столько же времени занимает один оборот винта вертолета. За время, необходимое для того, чтобы прочесть это слово, мяч уже пролетит мимо. Поэтому не стоит удивляться, что прошло больше 75 лет с тех пор, как средний процент выбивания хитов у бейсболиста из Главной лиги превышал 0,400. Удивительно другое: как наш мозг вообще позволяет нам попасть по мячу?
12
Фастболл – прямая подача, при которой упор делается на скорость полета мяча.
Однажды Йоги Берра задал ставший известным вопрос: «Разве можно одновременно думать и бить?» Джейсон Шервин быстро нашел ответ. В юности он часто испытывал трудности на поле. У него был тренер, и он посещал занятия по постановке удара, но подача давалась ему естественнее, чем отбивание мяча. «Он слишком много думал, – сказала его мать Джудит. – И в баскетболе то же самое. Пока он решался на бросок, мяч выбивали у него из рук».
За пределами спортивной площадки он был блестящим студентом и талантливым музыкантом. В районе Ист-Роджерс-парк, где они жили, в двух кварталах от озера на севере Чикаго, он в течение 10 лет каждое воскресенье брал уроки фортепьянной игры. Почти 20 лет он изучал Талмуд у ортодоксального раввина, который провел для него бар-мицву. Когда он уехал из Чикаго, они продолжали заниматься с помощью Skype. Отец Джейсона, Байрон, который был раввином консервативного толка и известным еврейским ученым, радовался, что Джейсон проявляет такой интерес к религии. А мать Джейсона была довольна, что сын разделяет ее увлечение бейсболом. Она всю жизнь болела за Cubs, покупала сезонный абонемент в 7 ряд 220 секции стадиона Wrigley Field и помогала готовить к соревнованиям детские команды клуба. Она познакомила его с Бобом Прокоповицем, владельцем местной академии бейсбола, который впервые рассказал Джейсону о влиянии протекающих в мозге процессов на удар битой – задолго до того, как Джейсон посвятил этому свою карьеру. Она радовалась, когда ее муж возил сына в аэропорт, чтобы встретить «кардинала». Джейсон, которому в то время было 12, ожидал увидеть Оззи Смита, шорт-стопа из команды St Louis Cardinals. Но это был настоящий кардинал, Джозеф Бернардин, давний друг Байрона.
Так что мать Джейсона не особенно удивилась, когда узнала, что в Колумбийском университете он начал работу над проектом с целью изучения мозга бейсболистов. Этот проект объединил два его давних увлечения: бейсбол и науку. В возрасте 8 лет Джейсон представил на научной ярмарке модель того, как Шакил О’Нил развивает силу, способную сломать баскетбольное кольцо. Когда ему было 9 лет, родители подарили ему книгу Митио Каку. Несколькими годами позже он не расставался с «Физикой бейсбола» (The Physics of Baseball). В Чикагском университете, где Джейсон получил степень бакалавра, он записался на курс нейробиологии, а в качестве специализации выбрал физику (вторым профилирующим предметом у него была музыка). Но затем его интересы сместились в область прикладной науки, чему способствовал интерес к космосу и семейное увлечение сериалом Star Trek. Он искал магистратуру, которая позволяла бы ему заниматься аэронавтикой и, как он сам выражался, «строить ракеты». Но Джудит видела более глубокие причины: «Его не интересовала теория. Он хотел делать что-то вещественное». Однажды, когда Джейсон был подростком, бабушка спросила его, чем бы он хотел заниматься. «Я хочу делать то, что изменит мир», – ответил он.
Причуды Джейсона каким-то образом превосходно сочетались со спокойным характером его приятеля, с которым он познакомился в лаборатории Пола Сайды в Колумбийском университете. Сдержанный и настойчивый, Джордан имел с Джейсоном по крайней мере одну общую черту: оба не слишком хорошо представляли, что они здесь делают и чем хотят заниматься. Джейсон хотел создавать, Джордану требовалось понимать. Теперь Джейсону 34 года; это высокий и худой мужчина с ярко-синими глазами, волнистыми рыжими волосами и не слишком аккуратной щетиной. Джордан выглядит так, словно относится к растительности на лице как к вражеской армии. Одеваются они тоже по-разному: Джордан – в хаки, а Джейсон – в льняные рубашки с расстегнутым воротом. Иногда кажется, что одежда висит на Джейсоне как на вешалке. В свободное время Джейсон – лидер рок-группы под названием The Conditionals; у Джордана нет страницы в Facebook, и он женился на своей школьной любви. Джордан имеет гандикап, равный 3, в гольфе – спорте, на который у Джейсона не хватает терпения. У них разная громкость и скорость речи. Джейсон никогда не лезет за словом в карман – сам он считает, что унаследовал это качество не от матери (адвоката в суде первой инстанции), а от отца, который проводил богослужения по великим праздникам. Джордан, родители которого развелись, смущается в присутствии многочисленной аудитории. Однако он, по крайней мере, сумел сразу же понять, насколько они разные. Джейсон, похоже, этого даже не замечал. «Думаешь, мы похожи на Оскара и Феликса?» – однажды спросил он меня. В этот момент он гладил джинсы в номере отеля в Вирджинии, тогда как Джордан отправился спать после утомительного дня на конференции. Было 9:36 вечера.
Они не были бизнесменами и не изучали ни бизнес, ни маркетинг. Откровенно говоря, они поздно пришли в нейробиологию. Джейсон закончил магистерский курс по авиационно-космической технике в Технологическом институте Джорджии и надеялся получить работу в НАСА. Все изменила книга «Об интеллекте» Джеффри Хокинса, создателя карманного компьютера PalmPilot. «Я буквально проглотил ее, – рассказывал Джейсон. – Даже не помню, как она ко мне попала. Многое начало обретать смысл, в том, что касается наблюдений. Основная идея заключалась в том, что нервная система – это машина для выработки предсказаний. До меня начали доходить такого рода вещи». Темой его диссертации стали размышления о ситуационной осведомленности – в контексте действий солдат в Ираке, – однако он был лишь одним из 80 кандидатов, которые хотели заняться человеческим мозгом. Члены комиссии в Технологическом институте Джорджии не знали, что с этим делать. Но Джейсон был исполнен воодушевления. «Это закладывало основу для более глубокой идеи», – говорил Джейсон, имея в виду принятие решений и стратегическое планирование. По счастливой случайности именно это и требовалось Сайде. «Туманные рассуждения моего резюме, вероятно, заинтересовали его больше, чем мои знания в нейробиологии», – отмечал Джейсон. – Поскольку у меня их просто не было. Он сделал ставку на меня».
Конец ознакомительного фрагмента.