Как распинали мистера Кэйтерера

Когда я заслышал в коридоре тяжелую и безошибочно узнаваемую поступь папы, я как раз мучился над восьмой строчкой рондо [1] (как и любой другой на моем месте). Лгать я очень не люблю, даже по мелочам, но не терплю и ссориться с папой, а сравниться с моей неприязнью к лицемерию (или даже превзойти ее) может только папина острая антипатия к моим стихам — предрассудок, вызванный, полагаю, тем обстоятельством, что, насколько мне известно, он в жизни не прочел ни единой моей строчки.

Так что при подобных обстоятельствах меня трудно упрекнуть за то, что правой рукой я подсунул неоконченное стихотворение под стопку сообщений о наградах за поимку, а левой подхватил из той же стопки верхнее объявление, и, когда папа вошел в мой кабинет, я был хотя бы внешне увлечен описанием примет некоего Джейсона Тобина по кличке Как-там-егоКид, каковой недавно сбежал из федеральной тюрьмы Левенворт.

— Ноги в руки и вперед, Робин! Есть работа!

Я подхватил шляпу и последовал за отцом. Пока мы ожидали лифта, он несколько замысловато объяснил мне:

— Хоп Кэйтерер лил мне в ухо слезы при посредстве телефонной трубки. Судя по скулежу, кто-то ущемил его на один из миллионов.

Человек, плохо знакомый с папой, мог бы, отметив звучащую в его голосе жизнерадостность, предположить, что тот извлекает положительное удовольствие из неприятностей мистера Кэйтерера, но вряд ли стоит говорить, какой вопиющей несправедливостью стало бы подобное умозаключение. Истина заключается в том, что папа просто-напросто любит свою работу во всех ее проявлениях и приветствует каждое новое дело с нетерпеливой радостью, что, должен признаться, пробуждает в нем некоторое ехидство по отношению к горестям тех, кто пришел к нему со своими бедами.

Контора нашего клиента находилась в нескольких кварталах от нашей, однако по внешнему виду наша намного уступала конторе Кэйтерера; если наш офис отличался малыми размерами и почти суровой простотой, то контора мистера Кэйтерера была огромной и изысканно обставленной, а особой роскошью отличался его личный кабинет, куда нас и провел смышленый с виду мальчишка лет пятнадцати.

Хотя я не в первый раз оказался в этом кабинете (пару лет назад мы уже работали на мистера Кэйтерера, копаясь в каких-то сомнительных заказах на цемент), обстановка вновь меня очаровала. В длину комната была раза в два больше, чем в ширину, и ни на один предмет в ней — от матовых стекол в огромных окнах до старых диаграмм, скрывающих потемневшую от времени обшивку стен, — нельзя было указать со словами: «Этому в конторе не место!» Но не нашлось бы тут ни одной детали — от матовой черноты стола, за которым восседали сам мистер Кэйтерер и его секретарша, до гнутой дверной ручки за нашими спинами — и следа тех нарочитой угловатости и жестокого блеска, что так уродуют нынешнюю деловую мебель.

Мистер Кэйтерер поднялся из-за стола, чтобы пожать нам с папой руки. Он был крупным мужчиной, почти как папа и примерно тех же лет (то есть около шестидесяти трех), но гладко выбритый — в отличие от папы, носившего взъерошенные усы — и без папиного кирпичного румянца. От инженера по горному делу можно было бы ожидать более здорового цвета лица, но, полагаю, бледность мистера Кэйтерера извиняет тот факт, что был он не столько инженером, сколько бизнесменом.

— Присаживайтесь, мистер Тин, — предложил он нам с папой и, обращаясь к секретарше, добавил: — Можете пока быть свободны, мисс Бренэм.

— Да, мистер Кэйтерер. — Когда мы с папой вошли, она даже не взглянула на нас, не подняла взгляда и сейчас, когда, собрав письма, карандаш и блокнот, направилась к двери.

Мисс Бренэм оказалась весьма привлекательной особой не старше двадцати лет, с волосами лимонного оттенка и исключительно нежными голубыми глазами.

Мистер Кэйтерер щелчком отправил нам через стол открытую тиковую коробочку с сигарами. Папа сигару взял, а я выразил улыбкой отказ пополам с благодарностью.

— Тин, — неторопливо заявил папе бизнесмен, когда они оба закурили, — какой-то ублюдок меня попросту распинает.

Папа губами перекатил сигару из правого угла рта в левый.

— Уже, еще или только пытается?

Мистер Кэйтерер вытащил сигару изо рта и повертел в пальцах, озирая ее с видимым неудовлетворением. Сигара, как я заметил, горела только с одной стороны — деталь сама по себе немаловажная.

— Ну, два гвоздя он уже вогнал и занес молоток над третьим.

— Ну-ну. Давайте посмотрим на первых два.

— До этого мы еще дойдем. Скажите, Тин, вы о Китае что-нибудь знаете? О нынешнем положении дел в Китае?

— Только то, что вся дребедень, которой торгуют в Чайнатауне, не имеет к нему никакого отношения.

— Это уже что-то, — серьезно согласился бизнесмен и, нахмурившись, снова взглянул на неровно тлеющую сигару.

Я сложил руки на коленях и подавил нетерпеливое желание вмешаться. Никто из читавших в «Жонглере» мою похвалу стихам Данко не обвинил бы меня в отсутствии симпатий к примитивизму, но, выслушивая затрепанные метафоры и ненужные шутки, которыми обменивались папа и мистер Кэйтерер, старательно обходя суть дела, которое привело нас сюда, я чувствовал, что все эти околичности, эти пережитки индейских советов и бушменских общинных домов, следовало бы отбросить в пользу современной ясности и краткости изложения.

— В Китае есть центральное правительство. — Мистер Кэйтерер наконец-то добрался до сути дела. — Но это ничего не значит. Может, завтра там будет новый президент, диктатор, император. Безразлично, кто им окажется и окажется ли вообще. Реальная власть — в руках тучунов, губернаторов провинций. Настоящее централизованное правительство появится тогда, когда один из тучунов станет достаточно крупной шишкой, чтобы купить или прихлопнуть остальных. Думаю, что мне известно, кто им станет, — вот почему я ввязался в это дело.

Неважно, как его зовут, но мы с этим тучуном — именно с этим — старые друзья. Мы и раньше вместе проворачивали дела, и с хорошей прибылью. А теперь смотрите! США — это США, а Китай — это Китай, но ведь люди есть люди, а политика есть политика. Ведущие кандидаты на пост главы Китая сейчас — это Чжан Цзо-лин и Фэнь Ю-сян, и в хвосте плетется еще парочка кандидатов послабее. Они уже давно играют в эти игры и прекрасно друг друга уравновешивают. Ни у одного не хватает сил спихнуть противника с дорожки. Пат!