Как сделать детектив
Шрифт:
А если стоячий воротничок у сыщика грязный — это же просто откровение! Не говоря уже о рваных носках…
Нет, я не глумлюсь и не саботирую нашу дискуссию. Я говорил о судьбе и о ее неразумии. Надо ли умалчивать, что она способна принимать формы одновременно трагичные и смешные? Надо ли только тогда говорить о судьбе, когда она похожа на тщательно выглаженные брюки, только что полученные в портняжной мастерской, или когда она черна, как свежевыкрашенный траурный костюм?
Только у одного автора я нашел то, чего мне недоставало во всей детективной литературе. Имя этого автора — Сименон, именно он создал образ, который хотя и имел несколько предшественников, но никогда не воспринимался с особым восторгом, — образ комиссара Мегре. Обыкновенный полицейский чиновник, благоразумный, немного мечтательный. Главное в романах Сименона — не преступление само по себе, не изобличение убийцы и не раскрытие преступления, а люди и особенно атмосфера, в которой они обретаются. Прежде всего атмосфера: маленький портовый городок, элегантное кафе («Желтый пес»), шлюз внутреннего канала («Коновод с баржи «Провидение»»), южный провинциальный городок («Маньяк из Бержерака»), доходный дом в Париже («Тень в окне»). Надо ли продолжать список? В этих романах, которые и не романы вовсе, а растянутые новеллы, необычно вот что: мы, собственно говоря, равнодушны к развязке, хотя сюжет чаще всего строится по испытанному рецепту. Но между черными печатными строчками веет тот воздух мечты, сияет тот свет, которые даже самые мелкие и самые скромные вещи пробуждают к жизни — чаще всего к жизни призрачной. А преступник? Он человек среди себе подобных, как это и бывает в повседневной жизни. И то, что его разоблачают, не столь уж и важно, в финале нет вздоха облегчения, нет театральных трюков, у истории вообще нет финала, она лишь прерывается, очерчивается какой-то отрезок жизни, но сама жизнь продолжается — алогичная, захватывающая, печальная и гротескная одновременно.
Я благодарен Жоржу Сименону. У него я научился всему, что умею. Он был моим учителем — разве не все мы чьи-нибудь ученики?..
Но я отвлекся. Вероятно, все то, что я сейчас сказал Вам, Вы знаете много лучше меня. К сожалению, я еще не имел возможности и удовольствия прочитать один из Ваших романов. Но я совершенно уверен, что все те упреки, которые я выдвинул здесь в адрес детективного жанра, в адрес его «героев» и его «проницательных сыщиков», не имеют к Вам ни малейшего отношения. Я не сомневаюсь, что Ваш роман «Три киоска у озера» будет иметь большой успех. Если в моем письме и возникали иногда нотки поучения, то совершенно случайно, поверьте, я к этому не стремился. Для меня важнее было четко сформулировать некоторые мысли. Но как это сделать, не пытаясь облечь их в слова?
Остаюсь с добрыми дружескими чувствами преданный Вам
Фридрих Глаузер
1937
Марсель Аллен
О «народном романе» и его коммерческих возможностях
Автор нижеследующих строк приносит извинения за назидательный тон, в котором читатель справедливо может нас упрекнуть. Разумеется, мы не собираемся никого поучать и воздаем должное известному афоризму о яйцах и курице. Просто автор считает полезным сформулировать свои взгляды, раз они отчасти влияют на его книги. Конечно же, он готов их обсудить, а также прислушаться к чужим советам.
Обычно «народный роман» считают особым жанром. На ум сразу приходит роман-фельетон и имена самых знаменитых мастеров жанра — д’Эннери, Ришбур, Жюль Мари, Декурсель…
Мы, однако, убеждены, что в наше время определение это уже не соответствует действительности, а заблуждение может повлечь за собой серьезные в коммерческом отношении последствия. Для нас «народный роман» — просто «развлекательный и недорогой роман».
В самом деле, кино и радио существенно изменили ситуацию. К счастью или к несчастью, сформировалась огромная аудитория, объединившая самые разные социальные слои — от рабочих до мелкой буржуазии. Публика эта получила крайне поверхностное образование и ищет развлечение в книгах, где важнее события, а не их психологическая или сентиментальная подоплека и где хорошо закрученная интрига держит в напряжении от начала до конца.
Вот эта многочисленная публика, читающая ради забавы, и есть сегодняшний массовый читатель. Уже из определения видно, что она крайне разнообразна. Она включает и подростков, и зрелых людей, студента Школы искусств и ремесел и мидинетку, кассиршу из захолустного кафе и хозяйку аптеки и даже рантье. Не побоимся сказать, что изредка в эту аудиторию попадает и жена почтенного буржуа.
Появление столь разнообразной читательской аудитории, разумеется, порождает проблемы, с которыми нельзя не считаться.
Покорить публику, жаждущую лишь развлечений, очень непросто. Ей чужды снобизм, уважение к литературным авторитетам, погоня за модой. Если в более культурных слоях покупка новой книги известного автора считается обязательной, то для массовой публики подобные соображения совершенно безразличны.
Читатель купит книгу лишь в том случае, если рекламе — издательской или изустной — удастся убедить его, что роман занимателен. Следовательно, каждая покупка — результат свободного выбора, а не приобретенной привычки.
Прямое следствие такой ситуации — необходимость громкой рекламы.
Массовая публика начинает покупать, когда в ней пробудили желание купить. Оно таится подспудно, и его невозможно закрепить. Этим, повторим, она и отличается от более рафинированного читателя, следящего за определенным автором или серией.
Необходимость дорогостоящей рекламной кампании привела к возникновению «циклов». Если рекламе, эффектной и эффективной, удастся возбудить в массовом читателе желание покупать, преданность его будет безграничной.
Раз заинтересовавшись, увлекшись вымыслом, публика будет гнаться за развлечением, как игрок за выигрышем. В сущности, ее интересует, «чем все кончится». Если автор сумеет подогревать любопытство читателя от книги к книге, успех цикла будет расти.
Поверьте нам, это сущая правда. Позволим себе сослаться на собственный опыт.
Издательство «Файар» организовало исключительную по тому времени (1912 год) рекламную кампанию. Последняя страница обложки была целиком воспроизведена в пяти крупных газетах. Первый том продавался по сниженной цене. Сначала цикл состоял из 32 книг, а теперь — из 42 (публикация прерывалась во время войны). Так же поступило издательство «Ференци», выпустившее 22 тома «Тигриса» и 28 «Фаталы».
Приведем один любопытный факт, подтверждающий наши рассуждения. Замечено, что кривая роста тиражей серии растет, начиная с пятого или шестого тома, достигает пика к десятому, некоторое время остается на одном уровне, а затем идет вниз. В этом мы видим доказательство необходимости устной рекламы. Ее важность сказывается и в том, что, как правило, количество проданных экземпляров первых томов в результате пополнения ассортимента достигает максимальной цифры.
Разумеется, нет необходимости останавливаться на коммерческом аспекте данной ситуации: ясно, что расходы на выпуск и рекламу первого тома были бы разорительными, если бы речь шла об отдельной книге, но, разделенные на большую серию, они оказываются достаточно скромными. Неплохо, конечно, напомнить читателю о выходе второго тома, но, когда серия уже «пошла», практически можно отказаться от всякой рекламы.
Развернутое определение, которое мы пытались дать для массового — и разнородного — читателя, подвело к следующей формуле идеального «народного романа»: «Занимательное повествование, описывающее события, способные пробудить любопытство».
Попытаемся уточнить это довольно расплывчатое определение. Лучше всего действовать методом исключения.
Адресуясь к разношерстной публике, «народный роман» не должен никого шокировать. Нельзя касаться ни политических, ни религиозных проблем. В противном случае круг потенциальных читателей был бы заведомо сужен. Следует избегать — а это самое трудное — всего, что могло бы дать повод к какой бы то ни было критике.