Как спасти заложника, или 25 знаменитых освобождений
Шрифт:
В 1969-м из университета Дружбы народов имени Лумумбы была исключена группа палестинских арабов, а также некий Ильич Рамирес Санчес, студент из Венесуэлы. Вина недоучек заключалась в том, что они заляпали здание иранского посольства в Москве красными чернилами. В те же самые дни Магдалена Копф, будущая жена Ильина, выкрикивала на митингах в ФРГ лозунги в поддержку иранской оппозиции. А скоро весь мир услыхал об опаснейшем террористе НФОП Карлосе Шакала — это и был Ильич Санчес. Что касается Магдалены, то она под кличкой Лили вступила в РАФ. Знали бы юные сокрушите ли устоев, какая варварская диктатура утвердится в Иране после свержения
Иранский богослов Рухолла Мусави Хомейни 15 лет кряду прожил безвестным полит эмигрантом. Но едва антишахские настроения выплеснулись на иранские улицы, 80-летний хитрец вернулся из Парижа на родину. Разрозненные революционные группы признали благообразного старца своим лидером, и в феврале 1979-го аятолла Хомейни возглавил страну: антимонархическая революция победила. В Иране начали действовать законы шариата и присущая фундаментальному исламу двойная мораль.
— Забастовки и демонстрации были полезны для борьбы с антинародным режимом, — объявил Хомейни по ТВ. — Но теперь в Иране установлена подлинно народная власть, и бороться стало не с кем. Поэтому мы объявляем фетву о запрете забастовок и демонстраций протеста. Более у иранцев нет повода для этого.
Во главе огромной страны с 50 миллионами населения оказался злобный фанатик, однако иранцы далеко не сразу поняли, какая произошла катастрофа. Хомейни ловко использовал ненависть народа к шаху, который ассоциировался с «Большим шайтаном» — США. В Иране царила небывалая антиамериканская истерия. Она достигла апогея после подписания мирного договора между Израилем и Египтом: в мусульманском мире появилась первая страна, признавшая право еврейского государства на существование.
Особую ненависть вызывала личность 55-летнего президента США Джеймса Эрла Картера, который приложил немало усилий, чтобы египетский президент Анвар Садат и израильский премьер-министр Менахем Бегин пожали друг другу руки, С точки зрения исламских фанатиков это, конечно же, никуда не годилось. Более того, администрация Картера позволила свергнутому шаху Мухаммеду Резе Пехлеви пройти курс лечения в США. 23 октября смертельно больной изгнанник под именем заместителя госсекретаря Дэвида Ньюсома был помещен в клинику Корнеллского университета в Нью-Йорке.
Однако сохранить секрет не удалось — уж слишком хорошо была известна во всем мире внешность шаха. Это стало последней каплей, переполнившей чашу ненависти иранцев к Америке. В Вашингтоне было 3 часа ночи 4 ноября 1979 года, когда в отделе оперативной информации госдепартамента [21] зазвонил телефон.
В трубке прозвучал голос Элизабет Энн Свифт, сотрудницы политического отдела посольства США в Тегеране:
— Толпа беснующихся исламских студентов при полном попустительстве полиции ворвалась на территорию посольства. Примерно четыреста молодых иранцев окружили канцелярию и штурмуют другие здания комплекса посольства!
21
Государственный департамент выполняет в США функции министерства иностранных дел.
— Ночной штурм? — в недоумении переспросил сонный дежурный и вдруг опомнился: — Ах да, ведь там у вас уже одиннадцать утра!
О происходящем был поставлен в известность госсекретарь США Сайрус Вэнс. Единственное, что ему сразу стало совершенно понятно, так это термин «исламские студенты». Имелись в виду учащиеся медресе — мусульманских средних или высших школ, которые готовят священнослужителей, учителей и всевозможных служащих для работы в строгом соответствии шариату.
Прежде чем делать выводы, госсекретарь решил понаблюдать за развитием событий. Но оно оказалось неутешительным. Спустя полтора часа миссис Свифт позвонила опять:
— Фанатики с портретами аятоллы Хомейни на сорочках поджигают посольство. В окно я вижу дым и пламя… Сотрудники посольства пытаются связаться с кем-либо из членов иранского кабинета, но безуспешно.
Так в Вашингтоне поняли, что нападение на посольство санкционировано на самом «верху». Дабы не мешать событиям развиваться так, как то было предусмотрено аятоллой Хомейни и его ближайшим окружением, крупные иранские чины избегали каких бы то ни было контактов с американцами. Иранисты в госдепартаменте напрасно накручивали номера кабинетов в захваченном посольстве. Ответом им бывали, как правило, длинные гудки, а дважды раздалась фраза на ломаном английском в сопровождении дьявольского хохота:
— Шпионское гнездо слушает!
В напряженном ожидании прошли еще полтора часа. Все вздрогнули, когда вновь зазвонил телефон.
— За дверью моего кабинета фанатики связывают руки двоим безоружным американцам, — сообщила Элизабет Свифт. — Иранцы кричат, что убьют нас, мы пропали…
Это были последние слова сотрудницы посольства. В Вашингтоне могли лишь догадываться, что смуглый парень с портретом Хомейни на груди вырвал из рук Элизабет телефонную трубку и со смехом указал на дверь:
— Не желаете ли прогуляться, тетушка?
Фанатики объявили заложниками всех американцев, кого удалось захватить: 65 сотрудников и посетителей. Им завязали глаза и куда-то увели. Перед посольством бушевала ликующая толпа, шла бойкая торговля одеждой с «революционной» символикой и аудиокассетами с «революционными» речами аяттоллы.
Условия освобождения заложников «студенты», представившиеся членами «Союза мусульманских студентов», выкрикивали в мегафоны. От США требовалось выдать Ирану шаха и 90 миллиардов долларов, якобы украденных им у иранского народа. Больного раком шаха называли симулянтом и требовали допустить к нему иранских врачей для объективной оценки состояния здоровья.
— Смерть Америке! — хрипло ревела толпа. — Сме-е-е-е-рть!!!
Даже гитлеровская Германия не позволяла себе захватывать чье-либо посольство в центре Берлина, если не находилась с этой страной в состоянии войны. Американцами от мала до велика овладело чувство национального унижения. Президент Джимми Картер в отчаянии сжимал кулаки: вся мощь сверхдержавы, все ядерные боеголовки, все авианосцы и стратегические бомбардировщики были сейчас бессильны. И это за полтора года до президентских выборов!
Выдать тяжело больного шаха означало обречь его на мучительную смерть (например, побитие камнями), к какой непременно приговорит экс-монарха революционный трибунал. Передать иранским муллам авуары шаха из американских банков также явилось бы поощрением фанатизма. Начался суетливый поиск мало-мальски приемлемого компромисса с участием дипломатов других стран.
Однако спустя двое суток стало ясно, что иранцы уступать не собираются.
— Положение безвыходное! — мрачно констатировал Джимми Картер.