Как стать писателем (2-е изд.)
Шрифт:
Так что не читайте аннотации, читайте книги :-)).
Как видите, у меня не такое железное терпение, как у вас, и не такой желудок, чтобы переваривать всякую дрянь. Эти дурацкие одинаковые аннотации меня достали, и я уже послал их прямым текстом, без тонких намеков в духе известного вам поручика.
И что же, мои тиражи снизились? Как бы не так! Это значит, что всех эта дурь уже достала. Как, впрочем, достали и одинаковые тексты между обложек. И никто уже не покупает книгу, ориентируясь на аннотации.
Рискуйте! Кто не рискует, тот… или того… здесь много вариантов, но все они в вашу пользу.
«Тело гудит, как телеграфный столб под напором ветра…», написал и задумался: а знают ли нынешние читатели, что такое телеграфный столб и почему он гудит?
Вопрос не праздный: стоит ли употреблять такие устоявшиеся образы, как «скрипит, как немазаная телега» (вообще-то правильно «несмазанная»), «черный как деготь» (или «…как смола», ведь теперь смол великое множество, и далеко не все черные),
Мне все-таки кажется, что эти сравнения идут от лености ума, а не осознанно. Ну какая несмазанная телега, когда на улицах автомобили, а телеги остались в исторических фильмах? Что такое деготь, нынешнее поколение понятия не имеет, лучше уж сравнивайте с чернотой космоса, миром темного солнца или негритянским анусом.
Пора научиться воспевать сталь и бетон, в мире которого живем. Ну, пусть не воспевать, мы традиционно ругаем город, но вот переселяться в так воспеваемую нами деревню с ее прелестями никак не желаем.
Потому, повторяю, пусть не воспевать, но зримо рассыпать на страницах приметы мира, в котором живете: жужжание мобильника, писк эсэмэски, звучание долби из-за стены от соседа, сработавшая сигнализация под окном, треск размалываемых кофейных зерен, запах дезодоранта, шуршание автомобильных шин и визг тормозов… но уж никак не скрип тележного колеса!
Вчера, как и позавчера, целый день резались в Линейку, били рейдбоссов, дрались с гадами из чужого клана, что у нас увели моба, к утру добрали левелы и на рассвете довольные отправились спать.
А сегодня Лиля на звонок главреда отвечает честно и правдиво, но скрестила пальцы, что Никитин сидит и пишет, сидит и пишет, не разгибая спины. Вообще-то отвечает педагогически верно, пусть так и думают, да и начинающим нужно твердить, что писательство – постоянный труд… но в то же время можно, создавая себе имидж трудяги, направить начинающего автора на неверную дорожку.
Потому с великой осторожностью подхожу к этому деликатному и очень двойственному моменту нашей профессии. Да, работать нужно много, об этом говорю постоянно, но «много» не значит сидеть за столом и набивать тексты. Лучше любого писателя это делает машинистка, а охотнее – графоман. На самом деле работа писателя в момент набивания текста уже… заканчивается. Ну, остается еще малость почистить, убрать сорняки и пр., пр. мелочи, но вещь вообще-то уже готова, так как в общих чертах придумана, осталось только записать.
Это значит, что основная работа происходит гораздо раньше набивания текста. Когда писатель щелкает хлебалом на проходящих мимо баб, смотрит в окно, читает книгу или перелистывает пусть даже порнушный журнал… мозг работает, возникают ассоциации, в том числе и очень далекие от увиденного, сплетаются, появляются новые идеи, темы, повороты, зигзуги и люминь, и вот писатель, который рассматривал свежий выпуск «Плейбоя», спешит записать свежую и очень оригинальную идею, как в Заполярье спасают пингвинов…
Как-то великий Резерфорд спросил очень усердного работника, что тот делает вечером, тот ответил: «Работаю!» – «А в выходные?» – «И в выходные работаю!» – «А в праздники?» – «И в праздники работаю!» Резерфорд все мрачнел, наконец спросил: «А когда же мыслите?»
Вот так среди простых и даже очень простых людей рождаются легенды о «гуляках праздных», которым стоит только открыть рот, и вот уже льются стихи! Ни фига подобного, эти гуляки еще как вкалывают, но у Моцарта вся работа большей частью проходила в уме, а у Сальери – на бумаге.
Надо добавить, что эти легенды охотно поддерживаются и простым людом, которому хочется чудесного, и «гуляками», которые тем самым признаются, ах-ах, Избранными.
Т.е., возвращаясь к писательству, часы за клавой ничего не значат. Многие мои коллеги проводят за нею времени намного больше, а книг выдают меньше. Да и качеством не лучше. Так что часы за клавой – не показатель.
Кем-то очень хорошо было сказано: жена писателя ну никак не может понять, что, когда он смотрит в окно, он тоже работает!
Совет: вместо того чтобы часами сидеть, глядя на чистый экран компа, займитесь чем-нибудь: сходите в гости, в кино, на дискотеку, играйте в онлайновые баймы, но… там вспоминайте о книге и прикидывайте: а не подойдет ли этот эпизод? А это смешная пара не годится ли как образы? Не скажу, что это универсально – в литературе нет универсальности, – но в моем случае так пользы больше.
Да и не только, см. выше, моем.
Та же жажда золотой рыбки, лампы Аладдина или щуки из проруби породила известный цикл о Шерлоке Холмсе, а потом бесчисленные клоны о прочих частных сыщиках. И потому именно им всегда обеспечен успех и у них всегда будет читательская, как и зрительская, аудитория.
Ведь что такое Шерлок Холмс? Это мечта Митрофанушки, не желающего учиться, совершенствоваться, постигать азы, а затем долго и упорно подниматься к вершинам мастерства. Шерлок Холмс разгадывает самые сложные случаи просто так, без всякого профессионального образования. По методу, как он туманно называет, «дедукции». И даже объясняет Ватсону, что это такое, но тот все равно не понимает. Шерлок Холм нигде не работает, ни хрена не делает, только курит дорогие сигары и время от времени играет на скрипке. Но тем не менее блестяще раскрывает любое преступление, на котором облажались опытные профи! Ну чем не мечта идиота-лодыря?