Как стать писателем… в наше время
Шрифт:
Ладно, признаюсь, у меня по каллиграфии была единица, я первым в школе – несмотря на протесты учителей – перешел на авторучку, что суживала возможность каллиграфии, а потом и на шариковую – та отменила каллиграфию вовсе.
При первой же возможности с великим облегчением перебрался на механическую печатную машинку: это избавило от муки выписывать буковки. Один удар по клавише – и все! А теперь так и вовсе – комп! Современным школьникам не надо зазубривать правила склонений и всякие исключения из правил: программа правописания тут же выявит ошибки и предложит варианты исправления.
По идее, я должен был бы негодовать: я мучился, зубрил, так и вы теперь зубрите, как в наше старое доброе время! Но зачем? Помню, дед учил меня пользоваться огнивом и кресалом. Под каким углом бить и как раздувать трут. Но не лучше ли современному человеку не забивать голову этими устаревшими знаниями – да-да, знания тоже могут быть устаревшими, – а заполнить освободившиеся клеточки новейшей информацией?
То есть мы видим наступление нового мира, где смысл становится важнее формы. Он и был, но теперь не боится об этом заявлять. Ведь правописание нетрудно проверить в ворде, и если человек этого не делает, он сознательно пренебрегает правилами вчерашнего дня.
В то же время сторонник старых устоев скажет с убеждением, что текст надо вылизывать самому без всяких словарей, справочников и чуть ли без знания правил грамматики.
Конечно, править и даже вылизывать надо, но до какой степени? Один филолог, прочитав «Ярость» и вытерев слезы, принес мне книгу с подчеркнутой фразой и спросил, считаю ли я, что эта фраза написана верно? Нет, отвечаю честно, здесь немотивированное несогласование времен. Он кивнул, довольный, показывает мне другую: а вот здесь? Я смотрю, снова киваю: да, ты прав. Здесь подряд два слова-сорняка. Он спрашивает меня: согласен ли я на основании этого, что мои романы – дрянь? Нет, отвечаю я так же честно. У него глаза становятся как у гигантского омара, прямо на стебельках, снова указывает на то же место: ну как? Отвечаю: хреново. Он: так почему же?… Да потому, отвечаю.
Если выйти на улицу, то люди вроде бы живут в двадцать первом веке. Дома дивных конструкций, новые марки машин, высотные автомагистрали, вот у нас в Южном Бутово построили легкое метро с эстакадой… Если войти в любой офис, то как будто попадешь в век двадцать второй: компы с плоскими экранами, факсы, принтеры, сотовые телефоны с экранами, Интернет, оптоволокно, следящие телекамеры… Но вот в литературе все еще век тот, девятнадцатый.
Да ладно, возьмем время ближе, до контрреволюционного переворота демократов. В тогдашнем регламентированном обществе писатель мог издать только одну книгу в три года. Мои книги того периода тоже вылизаны! А что еще делать целых три года? Да и не захочешь, чтобы редактор, он же цензор, завернул роман, придравшись к какой-то стилистической мелочи.
Сейчас же можешь издавать столько, сколько напишешь. Так буду ли вылизывать незначительные шероховатости в стене моего громадного могучего замка, чье предначертание совсем в другом? Да-да, его стены должны защищать. Мне плевать на затейливый узор, которым можно бы украсить каждую гранитную глыбу.
Я лучше построю еще один замок! Еще выше, громаднее, с толстыми стенами, высокими башнями. И без узоров на стенах. А пушки отолью без тех затейливых единорогов и грифонов, что старательно отливались на старинных пушках. Ну об этом уже говорил, однако важные вещи надо повторять, это как уроки, которые надо заучить на всю жизнь.
Сила произведений – не в кружевах. Вылизывать шероховатости начинайте не раньше, чем убедитесь, что построить громадную могучую крепость вы не в состоянии.
Больной вопрос: чистота русского языка. Но в самом ли деле больной?
Время от времени слышу о том, что настали ужасные времена для русского языка. Мог ли представить великий Пушкин, что когда-то наступит такой ужас?… Мог ли подумать Лев Толстой… А что сказал бы великий стилист Бунин?
Ну и так далее, все это со скорбными лицами, вздохами и прочими ужимками, что значитца: вот мы, единственные радетели и хранители живаго великарусскаго языка, только мы зрим его опоганивание и засорение всякими макаронизмами.
Да, судя по частоте дискуссий, в самом деле больная тема. Больная тема, именуемая чистотой русского языка. Странновато только, что все лингвисты, академики, профессура, президенты, министры культуры, домохозяйки и дровосеки – все на этой стороне баррикады, а по ту сторону… вроде бы никого. Или нечто темное, безликое и безымянное, именуемое просто «Зло». Все с этой стороны сражаются за чистоту, а с той стороны ни слова, что надо-де язык загрязнять. Но сражение идет. На иностранные слова, как и новопридуманные… неологизмы, если кто помнит по школе, – идет охота. Их клюют, топчут, загоняют в неведомые глубины, но они как-то выживают. К тому же появляются новые, тихой сапой влезают в священный русский язык, исконно посконный, чистый и незапятнанный…
Вообще-то, как мы помним с детства, культурному и образованному человеку чистота русского языка глубоко по… словом, глубоко. Действительно культурный и образованный пожмет плечами: какая исконность, неизменяемость? Попробуйте прочесть «Слово о полку Игореве» на родном языке! Вообще полистайте наши российские книги, изданные до реформы русской орфографии Петра Великого! Сумеете без переводчика? А ведь всего триста лет прошло!
Какой же мерзавец забрасывает к нам эти макаронизмы? Этого мерзавца зовут русским народом. Или считать русским народом только тех, кто ходит за сохой, а наши программисты – это кто, марсиане? Все мы – русский народ. А он принимает эти слова, переваривает, заставляет служить себе. Заимствуя иностранные слова, мы обогащаем русский язык. Ибо если, скажем, в английском driver означает извозчика и компьютерную программу, то у нас это уже совершенно разные слова и значения. Как, скажем, ныне привычные славянский «конь» и печенежская «лошадь», скифский «топор» и русская «секира».
И так во всем. Как в компьютерном мире, так и везде, где нас обогнали или просто прошли слишком близко. Они вынуждены брать свои привычные слова, расширяя значение одного и того же слова, а мы расцвечиваем свою языковую палитру. Я пишу письма и имейлы, а они только имейлы, хоть гусиным пером на пергаменте, хоть на Silicon Grafics.
Люди, которые «блюдут чистоту языка», почти всегда хорошие люди. Честные и добрые. Искренние. Они в самом деле заботятся о русском языке. Что еще сказать? Только повториться, что обычно это очень хорошие люди. Ну а ум не всем даден, как и понимание или кругозор. Чин академика легче получить, чем еще одну извилину. Ну, кажется им, что, предохраняя русский язык от сленга или макаронизмов, они служат Отечеству. Вот и предохраняют! Что можно сказать? Все-таки не грабят прохожих в подворотнях, не открывают липовые фирмы…
Это не в обиду им сказано, я их даже люблю, но все-таки надо защищать тех, кто пишет книги, статьи, очерки. Я имею в виду, их надо защищать как от мерзавцев, так и от хороших людей. Тех, которые совершенно искренне говорят: слушай сюда, потому что все остальные – дураки. Я люблю Отечество, уже поэтому я прав всегда и во всем.
Знаете ли, я его тоже люблю. И ничуть не меньше вас. Но вовсе не хочу огораживать свой участок таким высоким забором, чтобы даже соседей не было слышно.