Как только, так сразу
Шрифт:
Хотите знать всю правду?
Так вот, в России все потрясения делаются для того, чтобы взбодрить литературу. Когда нет потрясений, литература ноет, подстрекает к бунтам. Ну-ка скажите, могла ли бы литература обойтись без "Щепки" Зазубрина, без "Тихого Дона", без "Солнца мертвых", без "Окаянных дней"? Нет, литература, а значит, и читатели не могли. Но если бы не было событий - тех, что описаны, - была ли бы эта литература? Нет. Значит, нам что лучше: читать про кровь или жить без крови? Конец вопроса. В бане был, а спина чешется. - Слушайте, если хотите, идеечку вам скажу, - говорил, входя в кабинет процедур, самозванец, не путать с иностранцем. А уж как их звали в прежней жизни, думаю, это им самим уже было неинтересно. Та жизнь была не их жизнь, теперешняя жизнь была тоже не совсем жизнью, а неким переходом, чистилищем, перед основной жизнью. Этот самозванец был парень шустрый, нахватанный. Сам ли он сочинял, заучил ли у кого, но стишки его ходили в палате и, бывало, срывали заседания клуба вершителей судеб, был и такой. "Я - человек довольно мирный, - говорил самозванец, - но если мне в шестом часу не поднесут стакан имбирной, я все тут на хрен разнесу". Имбирной он не пивал, вставил для рифмы. Или: "Лелею я одну идею - рога наставить иудею". Или: "Пришли иные времена, цветет родная сторона. Но люди все еще живут во глубине сибирских руд". Или: "Жили мы не зная горя, только сел на шею Боря", и так далее. По-моему, этот самозванец пописывал, ибо очень не любил пишущих. Это именно он заводил разговоры о ниспровержении классиков, с его подачи мы уличали гениев в подслушивании, хотя что особенного - прием, и Иван у Достоевского подслушал Смердякова, прием такой, это нас можно не подслушивать, потому что так орем, что везде слышно. У самозванца, скорее, было не творчество, а хохмочки на тему, осовременивание общеизвестных строк. "Не
Прогресса нет, но есть спасенье
На такую тему проводили семинар. Это громко сказано - семинар, кто-то даже вякнул про коллоквиум (учился, значит), но как ни назови, а стоял обычный крик в курилке. Да, спасение есть, да, прогресса нет, да, цивилизация убивает природу, экономика убивает культуру, чего тут орать, все так и есть. Первопроходцев затаптывает толпа последователей, разве не так? Чего не идти по дороге, когда она уже проделана. А тот, кто проделал, устал, в сторону его. Так и все перевороты, особенно революции. В революцию сдуру верят, ее делают искренне, потом на готовое место приходят подлецы, разве не так? Свидетелей убирают. Разве не было? Все это истины бесспорные. Далее: деньги не делают умным, делают злым и надменным, а также прибавляют страха и недоверия, заставляют все время хитрить и выгадывать, кто оспорит? Скажете иначе? Говорите, послушаем, но думать иначе не будем. У нас в курилке ходили в героях два рыжих, звали их самоотсебятники, так эти ребята - ухари, у них на все было свое объяснение, за это и сели. "Чем рыжей, тем дорожей", - говорил про них самозванец. Один вещал: - Бетховен как ни старался, не открыл дверь Россини к Моцарту. Другой: - Да, роскошные цветы гибнут из-за глупых претензий, и скажу как агнец на жертвеннике: душу - Богу, жизнь - Отечеству, сердце - жене, честь - никому. - Вот из-за этого, - орал первый рыжий, - мы и загубили Россию. Честь принадлежит Родине, запомни и своему узкоглазому передай. Это у них начинался крик - спор. Один защищал Ленина, другой - Сталина. И тот и другой к моменту спора были изрядно заплеваны, но что рыжим до того. Плюют моськи (напоминаю, что так у нас звали масонов) или их шестеркиборзописьки, от этого фигуры вождей только возвышаются, скоро никто не доплюнет. Но только вот кто выше? - Твой лысый по Европе на велосипеде ездил, много ли он Россию знает, много ли? У него Парижская коммуна в заднице играла, Робеспьером грезил, Дантонов наплодил. - А твой чучмек командование Красной Армии вырезал. - Это ложь, вранье и подтасовка. Он по пять лет в Швейцарии, как картавый, не жил, он в расстреле царя не замаран, моськи его боялись, он священников привечал, отец наш родимый, болезный ты наш! - Тот отец в конце концов нас всех оставил без отцов, - вставил самозванец. Доходило до драки. - Моего земля пожалела, приняла, а твоя мумия тутанхамонская все средства оттягивает. Да пусть она тебе приснится сто раз на ночь! - Пусть, пусть! Рыжие волосы летели, как осенняя ржавая листва, пол в курилке желтел, как арена, посыпанная сосновыми опилками, но и только. Рыжих растаскивали, но они расходились радостные: пострадали за свои святыни. Беда, сердечные, беда - не только волосы, но и головы летели ни за понюшку табаку, из-за каких-то политиков. Их как собак нерезаных и из-за них драться - да тьфу! плюнуть и растереть. Для политиков нет людей, есть материал для их политики, нет человека, есть полено для костра, чтоб сжечь в нем соперников. О, если бы я не знал нынешних позиционеров и оппозиционеров, знаю всех лет по двадцать пять, смешно - кого слушают? Скверниченко и Скотского, Помуйкина и Тушонку, а особенно хороши гроссдамы Алина Старопойлова и Элла Муркова,- да и дамы ли они, может, это антирусские роботы, может, их на Мальте куют? А эти пискуши с русыми волосами из отдела приватизации соцзащиты? Кто это? откуда? Или этот, Чегоизвольский.
Кстати, о женщинах
Сказать грешно, умолчать грешней того о том, что в нашей палате женского вопроса не было, и не только оттого, что не было женщин, и не только оттого, что возраст наш был далеко за барьером жениховского, только сдвинувшимся на женской, так сказать, почве был один-единственный пан Спортсмен, как его звали, неповоротливый слезливый толстяк (известно, что в России в отличие от всей Галактики дают прозвища не по сходству, а по различию). Пан Спортсмен женился, считал жену свою единственной и неповторимой, образцом, так сказать, который никогда не будет серийным. И вот... пан Спортсмен слонялся по палате, в работе мозгового треста не участвовал и всем надоедал своим нытьем про свою трагедию всей жизни. Он заканчивал вводную часть отшлифованной веками массовой литературы фразой: "Но ужасное открытие подстерегало меня..." Всем было плевать на его ужасы. Оно и несправедливо, но извиняло нас то, что мы постоянно решали проблемы покруче, например:
Слово есть дело
Или нет? Нет, есть. Да, есть. А спор этот возник по поводу дозволенных границ свободы слова. Конечно, демократы визжали, что свобода эта безгранична, что слово это не действие, например, не пощечина, не поджог, не выселение... "Смешно, - говорили мы, - слово, значит, не действие, а ну-ка стань сюда, стоишь? Я тебя не ударю, я тебя матом шарахну. И жаловаться не смей, цензуры нет, свобода слова". Всерьез же мы говорили, что слово и дело суть одно, что должна быть граница дозволенного, там, где даром слова пользуются для оскорблений, разврата, пропаганды пошлости и насилия, тут надо у таких словоблудов отнимать орган массовой информации, даже стенгазету. Если же, к слову, телевизионщикам прямо не терпится видеть разврат, значит, они сами такие и есть. Тут подходил пан Спортсмен и канючил: "Ужасное, ужасное открытие подстерегало меня..." Но его отшвыривали, разумеется, словесным действием, а не физическим. Вставал во весь горизонт очень русский вопрос.
Мы ленивы и нелюбопытны, но это очень хорошо
А почему хорошо? Да потому, отвечал выдвинувший такую мысль, что мы как никто заботимся о детях. Ну вот, решим мы все вопросы, все проблемы, а что останется детям? И разве неправилен лозунг: "Все лучшее - детям", хотя многие переделывают его в такое звучание: все лучшее - моим детям. - Ты, Витя, неправ дважды, - кричали ему.
– Во-первых, нет таких проблем, которые не решил бы наш коллектив. Ты что, забыл наш девиз: как только ставится вопрос, так сразу он решается? Сразу! И никому не оставляем даже щели, чтоб не пролезли в щель домыслы, вторая неправота: ленивы и нелюбопытны не мы, а как раз дети. Это, наверное, у тебя детей нет, так ты и не знаешь, тогда и не суйся и не сплясывай, раз не спрашивают. Но этот Витя был тот еще Витя, из Витей Витя, он не сдавался: - Для медленно соображающих пример к тезису: мы все покупаем книги. Пусть не все. Скажем так, два класса покупателей, один книги покупает для престижности, другой класс покупателей жить без книг не может и последние штаны продаст, а книгу купит. - Я все для нее покупал, - раздался слабый голос пана Спортсмена, - но ужасное, ужасное открытие подстерегало меня... - Молчи!
– оборвал его Витя.
– Два класса покупателей приобретают книги, есть еще подкласс, подвид, разновидность, как хотите, так и назовите, читателей, которых я презираю, это читатели пошлости, бульварности, детективности и фантастики всякой-разной, их я за людей не считаю, мы вернемся к двум классам. Так вот: книги не читает никто. Книги ставят на полку. Даже те, кто жить без них не может, кто перед сном прикасается к их тисненым, коленкоровым корешкам, кто мать родную за редкую книгу продаст, даже и эти не читают книг. Они думают: это для детей. Вот они вырастут, они прочтут, они станут умными, пойдут дальше меня. Вырастают дети, вырастают они в атмосфере любви к библиотеке, книги для них выше игрушек. Они не побегут продавать ворованную у отца книгу, они берегут, они начинают и сами приобретать книги, они думают: вот мои дети прочтут, и так далее. Книги заполняют пространства квартир и хранилищ, но так можно хранить что угодно. Книги как разум и мудрость столетий не участвуют в жизни. Это доказывается тем, что люди совершают непрерывно одни и те же глупости, рецепт избавления от которых давно изложен в книгах. Люди не умнеют, они не читают. А те, кто читает, есть такая тончайшая прослойка - тех презирают, от них абстрагируются, их предают остракизму, то бишь гонениям. Наша неандертальская, экономическая власть в своих интервью так прямо и заявляет, что ей (власти) читать некогда, надо заседать, интриговать, появляться, мелькать, выезжать и ездить, а читать некогда. Но тогда, господа недотыкомки, чего ждать от этой власти, если она даже не знает, что такое демократия. Значит, эта власть - куколки заведенные, паяцы на ниточках, значит... - Страшно, страшно было узнать то, что узнал, увидел и понял я, - ныл пан Спортсмен. На него снова цыкнули. Следующим вопросом было:
Холодная война кончилась, но наступило горячее время
Собственно, это был не вопрос, а аксиома. Ее приняли к сведению как не требующую доказательств и решили все-таки выслушать, что же это за такое ужасное известие. Многим это уже было неинтересно, как слышанный анекдот, но закон компании: не любо - не слушай, а другим слушать не мешай.
Велик арсенал обольщений
– Мы поехали в картинную галантерею, - начал пан Спортсмен, -
– Не климат был, все жалуются, даже в записках графа Калиостро жалобные ноты, еще бы - всех дурил, по Европе как сыр в масле катался, а в России ему стало не проханже. Да хоть кого взять - морозов не терпят. Наполеона взять, Гудериана. Русский Бог как даст русского морозца, у масонов и сопли наружу. То-то они, захватив богатейшую страну мира в семнадцатом году (а начали издеваться над ней гораздо раньше), то-то они стали в России климат утеплять. Стали делать плюс электрификацию, тайгу валить, на Новой Земле атмосферу ядерными взрывами утеплять. Никитка, тот всех любил учить, поехал Нил перегораживать, ему это дело конечно, масоны внушили, египтяне не дураки, и вообще арабы не дураки, чтоб родину затапливать. С этого Асуана и пошла у нас с арабами гамсахурдия, а масончикам лафа. А Леня, разве бы Леня сам дошурупил, что надо реки повернуть с севера па юг? Это утепляло климат для житья масонов на два-три градуса, вдобавок еще увеличивало масонскую радость по поводу страданий русского народа. Итак предлагаю: масонов выморозить, это и гуманно и эффективно. По аналогии с тем, как вымораживали тараканов. У нас в деревне их вымораживали на рождественские или на крещенские морозы. Укрывали в подполье овощи, картошку, соленья шубами, шкурами, хватало мехов, а потом двери настежь и ночевать к соседям. Тараканы бежали стаями по сугробам, аж сугробы рыжие. Но проект забраковали, хоть и был заманчив. Двери в Россию Мишка со своим умишком распахнул - шире некуда, с петель слетели, что-то не очень масоны от нас подались, наоборот, усилились, а к каким соседям ночевать мы пойдем? Всех предали. - Да, всех, - кричали рыжие, - и нас с тараканами не сравнивайте, предали мы Палестину, Ирак и все остальное, Сербию предали, куда еще. Ватикан приказал Бушу, тот руки по швам, звякнул нашему, тот рад стараться, в сообщество охота, в единый европейский дом, так давай на Сербию бочку катить, забыл, что она-то в центре дома. Ватикан, Ватикан паскудит, точно, ребята.
Ватикан о многом помалкивает
Нынешний папа пошел дальше всех пап. Этот папа всем папам папа, он в Ватикане экстрасенсов принимает, у него ансамбль песни и пляски гремит, солисты в форме солдат советской армии. Не верите? Верится с трудом, но того чудней циркачи, плясуньи и лошади перед папским дворцом. Но мы не об этом. А о том, что нам не показывают. Цирк, ансамбль, Джуна-экстрасенска - это все для бедных воображением, мы представляем страх папы перед исламом. Имам Хомейни пресек заползание западной культуры во вверенную ему аллахом страну. Ислам - государственная политика, его ответ на происки Ватикана один рождение все новых и новых миллионов магометан. Папа запретил аборты, что это ему даст? Почти ничего. Для мусульманок аборты недоступны, для европеидов они обычны, скоро европеиды со своей индустрией останутся в хилом меньшинстве, и папа им не поможет.
Наш путь иной
Иной, но не в тоске безбрежной. Такие рассуждения сопровождали послеобеденный симпозиум. Не надо догонять Америку, глупо догонять, ну-ка, россияне, вглядитесь из-под ладони, как Илья Муромец, кто там маячит, кого там догонять? Никого там нет, голое пространство, мы впереди всех, давно впереди. Давным-давно, оттого на нас злоба лютая, оттого шипенье и оплевывание, сами не могут ничего сочинить и изобрести, кроме порнографии и предметов роскоши, вот и тявкают. Мы плывем во вселенском просторе, русский корабль идет верным курсом, но взяли нас на абордаж, налипли со всех бортов, пищат, лезут на мостик, суются к штурвалу, набились во все каюты, только в машинное отделение ходить не любят, там мы работаем, масоны солярки боятся, от ее запаха им дурно. Это они, кстати, изобрели духи, ибо потеют сильно и пахнут мерзостно, и чтобы не было противно рядом с ними стоять, себя часто дезодорантами покрывают. И так много всякой дряни набилось на корабль, что не прокормить. Кругом паразиты. Залез на трибуну (у нас и трибуна была, вернее, трибуны; кто ящик притащит да залезет на него, тот и повыше) еще один диссидент, он всегда лез без очереди, потому и звали диссидентом, и закричал: - Эй вы, завернутые экстраверты и вывернутые интроверты, не бойтесь меня, от меня белая энергетика. Скажу вам и свою мысль, вот она: отстаивание своей точки зрения - путь к враждебности. Или не согласны? Вам надо сто раз повторить, чтоб вы поняли. Если кто упрется рогами в свою точку зрения, да еще и давит на всех, чтоб ее приняли, что получится? Не думаете ли вы, что масоны с вами не согласны? Очень даже согласны, хоть вы их тут ежедневно полощите. Они рады, что мы есть, вот что я вам скажу. Конечно, мы давно догнали и перегнали всякие америки, это же республика-подросток, Америка по сравнению с Россией это пэтэушник рядом с мужчиной в цвете лет. Америка втравливала нас в борьбу за мир, ну-ка, сколько мы израсходовали на одних плакатах "Мы - за мир!"?
Агрессивность человека идет от искажения природы
– Хватит агиток!
– кричали другие.
– Дайте и нам сказать, мы тоже не без мыслей, обед у нас таков, что кровь не уходит к желудку, не больно-то он располнел. Это тоже внушенная мысль, что у нас все за гранью. Грань есть, нищета есть, недоедание и недосыпание, но бывало хуже, хотя и реже. Вытерпим! Ну, хором! Три-четыре: Вы-тер-пим! Вы-тер-пим! - Мы не братья по разуму со всеми, мы братья по несчастью!
– кричал один пациент.
– Дождь падает с неба, чтобы заразиться на земле. Будущее решает не цивилизация, а сострадание и самоограничение. Самодостаточность - это самообольщение. Нельзя внушить себе, что мне хорошо. Надо быть всем довольным, но недовольным собой. Молиться и вверять себя в руки Божии, Он направит. Растворить свою волю в судьбе. А наше дело - сокращение потребления, ограничение потребления, внимание ко всем, требование к себе. Если эти несколько моих фраз выучить и исполнять, то мы спасемся. Повторить? Скажу иначе: люди или ничего не делают, или делают какую-то ерунду, лишь бы не жить. А что такое жить - это готовиться к смерти. - Но ведь готовиться к смерти можно ничего не делая?
– вопрос из зала. - Ничегонеделание или чтотоделание не есть подготовка к смерти, надо успеть покаяться, успеть собороваться. - Тогда надо грешить, ибо не согрешивши не покаешься, - реплика из зала. - Мы уже столько нагрешили, что... что страшно представить. Тело съели сласти, а душу страсти.
Музыкальная пауза
Перерывов в заседаниях как таковых не было, как и самих заседаний. Кто и вообще на них не бывал, спал себе или ходил по палате, кто кругами, кто по диагонали. Но музыка объединяла. Не это бесовское скакание в телевизоре, а свое, родное. Гремела падеспань. Ходили по отделению три буквы. Они, наверное, придуривались или от скуки затеяли такую игру, говорили только на одну букву, чтоб не пересекаться в тексте. Это уже всем, кроме них самих, надоело. И еще бы. На букву "З" говорил сам с собою: - Заварил зеленое, знойное зелье. Запейся, залей зеницы, загуби зарницы, зарой золото знаний. Замолчи, зараза, знаю: запойное, залетное засверкает закатным звоном, закроет зрение зовущих звонов. Надоели они. Буква "К" слонялась и бормотала свое: - Красивый, кармы кочешь? Керосинит кагальский кучер? Крошево календаря кончается? Крапленые карты когорты красных куда канули, к какому краю каких кровель? Третий шептал доверительно: - Сообщаю спокойно, совершенно секретно: скорбен стал, съел самого себя, совершенство смылось, смылилась совесть, слямзил серебро, сбежал с Саней, стал страховкой спасаться, Сан-Суси стал сидеть, стервец... Так и слонялись. Очень эти три буквы не нравились чокнутому на справедливости. Его замели (забрали) за исполнение частушек, в том числе такой. На ней именно он и сдвинулся: