Как убивали СССР. Кто стал миллиардером. Роковые 90-е, разрушение Советского Союза, рождение олигархии
Шрифт:
Во всей этой компании заметно выделился популярный режиссер Эльдар Рязанов, который снял-таки свой главный фильм — об одном холуе в президентских апартаментах. Объяснял свой нравственный выбор Рязанов такими словами: «Прежде всего следует осознать, что все мы заражены коммунистическим ядом, все без исключения, даже самые сверхдемократы. И всем нам предстоит выдавливать яд из себя — кому по капле, кому по чашке, кому по ведру. У кого как получится, кто как сможет» (Из интервью «Партия порядочных людей» в книге опечаленных демократов «Горечь и выбор — год после августа», 1992). Свой метод выдавливания яда вместе с представлениями о чести Э. Рязанов нашел — снял холуйский фильм дома у Ельцина аккурат на заказ перед апрельским референдумом 1993 года.
В процессе нарастания криминальной революции с конвейера средств массовой информации постоянно сходили великолепные образчики: то вдруг поумневший Жириновский, то сладкоголосый репортер Караулов, то придворный адвокат Макаров (тогда еще бросавшийся в глаза своим непомерно раскормленным торсом), то выскакивала целая порция мелких бесенят столичного образца… Для тех же, кто сохранял хотя бы какие-то крупицы собственного достоинства, предусмотрены были специальные чистки. Вспомним отставленного весной 1993 года от всех дел вице-пре- зидента А. Руцкого с его чемоданами материалов о коррупции в высших эшелонах власти. Вспомним секретаря Совета Безопасности Скокова, генпрокурора Степанкова, председателя Конституционного Суда Зорькина, отлученных от милостей «всенародно избранного», вспомним «укороченных» президентскими решениями Болдырева, Баранникова, Дунаева и прочая, прочая…
По своей насыщенности маразм ельцинистов в 1993 году не уступал брежневскому, а кое в чем и дополнял старые традиции запоминающейся новизной. Как чертики из табакерки, сыпались скороспелые генералы; тело Президента защищала полнокровная дивизия; фальшивка в виде ваучера захватила умы граждан отупляющими размышлениями; протестантский проповедник на телеэкране вел светскую беседу о тонкостях сексуальных извращений; по сообщениям МВД, сумасшедший с перочинным ножиком чуть не убил Президента; вставший со смертного одра мэр столицы оказался способен на громоподобные речи с трибуны так называемого Конституционного Совещания… Москва была обклеена листовками комсомольской активистки, объявленной живым богом; стотысячным тиражом был выпущен красочный агитационный плакат с надписью «Ельцин! Ельцин! Ельцин!» поверх ликующих болельщиков с американскими флагами; какое-то хамье из фирмы «Сеабеко» вместе с популярными эстрадными певцами устроило танцульки под песню «День Победы»; министр внешнеэкономических связей по воле ельцинского прихвостня вынужден был прервать командировку в Африку где-то над Тунисом; американский спецназ показывал свое искусство перед президентским аппаратом… А за всем этим завораживающим калейдоскопом зрелищ — уничтожение науки, армии, дипломатии, развал стратегической обороны, крах финансовой системы, остановка производства и грабеж, грабеж, грабеж…
Сценарий грязной игры дополнялся все новыми и новыми спецэффектами. Очередной путч стал ее продолжением. На сей раз хлопушечный испуг должен был запомниться надолго — заряжали боевыми патронами.
ЮРИЙ ЛУЖКОВ. ГЛЯНЦЕВАЯ ЛОЖЬ
С Лужковым я встречался лишь однажды. Как депутат Моссовета еще в 1990 году я напросился к нему на встречу по поводу безобразий в московской торговле. Тогда Лужков еще был достаточно демократичен и встречался с кем попадя, даже с московскими депутатами. В назначенное время я пришел в кабинет, но Юрий Михайлович торопился на другую встречу — с каким-то американцем, которого к нему привел известный предприниматель Вадим Туманов. Лужков предложил мне побеседовать после этой встречи, на которую он меня добродушно взял.
Во время беседы с американцем (по моим представлениям весьма глупым и мелким бизнесменом) Лужков светился добродушием. Американец говорил, что у нас бизнес должен начаться с мелочей — с каких-нибудь автобусных маршрутов для иностранцев от центра города к какому-нибудь месту, откуда открывается красивый вид. А власть должна этот вид поддержать, покрасив забор, который может испортить впечатление. Вот такую чушь впаривал американец. Лужков же ответствовал, что у нас есть очень важная проблема — как «безударно» перейти от нынешнего состояния к какому-то другому, сходному с тем, о чем толковал американец. Лужков излучал благодушие, Туманов мрачно молчал, американец повторял глупости.
С час продолжалось это безобразие. После заключительных улыбок я дождался возвращения в мрачный кабинет Лужкова, где лицо его посерело и стало злым. Он через плечо бросил своему секретарю что-то грубое и властное. Тот суетился, боясь попасть под горячую руку. У меня из рук Лужков взял заранее заготовленный текст записки и положил ее на угол совершенно пустого стола. Слушал он меня с кислым выражением лица и оттопыренной нижней губой. Вопросов не задал, не возразил. Осталось лишь на прощание получить от него обещание прочесть мою записку. Но было видно, что она его совершенно не интересовала. Как не интересовали Лужкова ни люди, ни жизнь города, ни голос совести, который должен был бы ему о чем-то напоминать, но так и не напомнил. Впрочем, все это я узнал значительно позднее этой первой и последней встречи.
Рассказывают о таком эпизоде. В апреле 1994 года накануне праздника Пасхи мэр Москвы Лужков в компании друзей смотрел часовую заказную телепередачу о своей роли в восстановлении церкви иконы Казанской Божьей Матери на Красной площади (конфетного новодела по старым фотографиям, который мне всегда казался поделкой совершенно равнодушных людей). Хозяин Москвы выглядел в фильме весьма и весьма солидно. После окончания передачи телевизор случайно не выключили, и вслед за рекламной паузой с экрана вдруг начали вещать что-то совсем непонятное. «Что сделали с нашей Москвой!» — говорил голос за кадром. А в кадре целых 20 минут демонстрировались явные признаки бесхозяйственности, антисанитарии и запустения. Лужков пришел в ярость. Такими трудами создаваемый образ хозяина прекрасного города рассыпался на глазах. Такого города, оказывается, не существовало! В реальности был другой город — грязный, опасный, запущенный.
В тот же вечер мэр оказался в кабинете начальника московских телепрограмм и устроил разнос. Передачу запретили, сняв с эфира другие подготовленные материалы тех же авторов. Борьба за чистоту и незапятнанность образа мэра Москвы требовала жертв. Жертвой стала правда. И только благодаря этой жертве в столице сложился особый клан олигархии, получивший свою долю доходов от грабежа страны.
Вокруг личности главного московского администратора столичная пресса много лет создавала ореол выдающегося хозяйственника, «своего парня» и в чем-то даже интеллигентного человека. Поток интервью, портретных зарисовок, телерепортажей не ослабевал. Лужков становился все краше и привлекательней. Точнее, все краше был его образ, созданный газетной и телевизионной мифологией. Только крайне оппозиционные издания, рассчитанные на узкий круг читателей, публиковали критические материалы, касающиеся Лужкова и его деятельности.
Прессе, освободившейся от опеки КПСС, но тут же попавшей в зависимость от денежных мешков (вынесенных из подвалов той же КПСС), приходилось обходить наиболее щекотливые моменты из биографии всесильного Лужкова. Например, о его роли в октябрьских событиях октября 1993 года. Где в эти дни находился Лужков, какие команды отдавал? Ответ многие знают, но передать свое знание другим казалось слишком опасным. Лужков умел и любил мстить. Например, депутатов Моссовета, которые попортили ему много крови в период 1991–1993 гг., он не оставил своим вниманием. Их судьбы отслеживались, им не дано было ни сделать профессиональной карьеры, ни вообще жить по-человечески.
Но все-таки наступает время вспоминать. Не оставлять же Лужкова в истории в таком лубочно-сказочном образе, который создан ему прикормленной журналистикой, либеральными лжецами! Для этого придется посмотреть на биографию Лужкова без восторгов, без наивности.
На свои корни Лужков предложил взглянуть публике только в 1999 году, когда метил в президенты. Надо было ему показать что-то «свеженькое» — чтоб народ понял и восхитился, признал за своего. Ельцин в такой ситуации показывал с ноги ботинки «Скороход» и даже раз проехался в троллейбусе. А Лужков стал лекции читать — в народном духе. И рассказики пописывать — в том же духе.