Как убивали Сталина

Добрюха Николай

Что же это получается: Л. Н. Хрущёв — и герой, и предатель одновременно? Ведь, скорее всего, и Заморин говорит правду, но и Молотов с остальными не искажают того, что было, а именно: в самолёт Л. Хрущёва действительно попал «ФВ-190», и он рассыпался на части, приняв на себя удар, предназначенный командиру (что соответствует данным Заморина); однако затем воспользовавшийся парашютом и спасшийся благодаря той самой дымке сын Хрущёва попал в плен и работал на немцев, за что и был расстрелян, а это уже соответствует воспоминаниям Молотова и других заслуживающих внимания людей. Предательские двуликие, двойственные гены отца, видимо, сказали своё и в сыне. Стало быть, Л. Н. Хрущёв — герой, потому что спас командира, и предатель, потому что изменил Родине! Военная трагедия… Так обстоят дела с ответом на вопрос: «Предатель или

герой?» И всё-таки я буду первым, кто выступит за присвоение лётчику Л. H. Хрущёву звания Героя Советского Союза, если кому-то удастся документально опровергнуть то, что узнал я.

Завершить эти исследования помогает мне И. Н. Антонова — свидетельница привычного явления хрущевских времен. Случилось оно в Москве, в районе Ленинградского проспекта. Пошла она гулять. И вдруг… незабываемая картина: могучие русские ребята почти несли под руки совершенно пьяного главного руководителя СССР Хрущёва Никиту Сергеича из ресторана гостиницы «Советская», а следом сама, своим ходом, шла Нина Петровна, его неотъемлемая половина. Однако больше всего бросались в глаза перекрученные фиолетовые чулки, которые «съезжали» с ее ног… И эти люди задавали тон в нашем государстве. Ох, если бы хоть что-то изменилось теперь!!!

Неожиданное продолжение

Вскоре после обнародования мною исследования «Предатель или герой?» на первой странице газеты «Московский комсомолец» появилось сообщение, что сын сына Хрущева требует возбуждения уголовного дела, утверждая, что имеет место необоснованное обвинение его отца в особо тяжких преступлениях. Однако, пока прокуратура Москвы не спешит. Сплошные тайны и грифы «совершенно секретно» требуют особо тщательного разбирательства…

Сын отвечает за отца?

Моя цель — представить все «за» и «против» по делу летчика Л. Н. Хрущева, чей полет в туманах Второй мировой не удается проследить до конца до сих пор. О желании быть над схваткой говорит не только мой заголовок с вопросом, но и мой литературный псевдоним — НАД. Больше того, подводя итоги сведенных воедино точек зрения и говоря, какие выводы из них напрашиваются, я на каждом шагу подчеркиваю необходимость их проверки и, быть может, впервые в истории этого запутанного вопроса настаиваю на публичном государственном расследовании, ибо этот вопрос перестал быть простым юридическим делом и вылился в политические распри мирового значения, связанные с тайнами XX съезда.

Юрий Леонидович, внук Хрущева, либо читал мои исследования невнимательно, либо знаком с ними понаслышке. Потому и написал заявление в прокуратуру. Вместе с тем вся эта история принимает неожиданный оборот. По мнению «посторонних», дело сводится не к тому, что я «оклеветал» невинного, а к тому, что, сам того не ведая, я, дескать, впервые перечислил ряд имен тех, кто незаконно уничтожал и переделывал сверхсекретные документы. Таким образом, впервые публично обнаружилась нить ко многим послевоенным тайнам переломных событий XX века… А заявление внука Хрущева — это только повод (причем, даже в глазах юристов весьма неловкий), чтобы помочь мне все забыть, а с неуничтоженными до конца документами поступить так, словно их никогда не было.

Когда меня опрашивали в прокуратуре, было странно, что корреспондента «МК» ознакомили с содержанием заявления, а меня, на кого это заявление подано, ознакомить почему-то отказались. Зато предложили объяснить, где я взял то, что обнародовала пресса. Я отвечал: «Пока и меня не ознакомят с заявлением на меня, я объясняться не стану, а то нехорошо получается — постороннему можно, а тому, кого это касается, нельзя знать, что там написано».

Удивляет и то, что, когда Ю. Л. Хрущев услышал то же самое, что опубликовала пресса, от С. А. Микояна в телепрограмме «Как это было», он в рамках телепередачи даже не возразил. А ведь на той встрече звучали слова и посерьезней в адрес его отца, например, из книги С. В. Грибанова «Хроника времен Василия Сталина», Москва, 1999. В ней дословно есть следующее: «Летчик Хрущев в штопорящем самолете не разбился, а попал к немцам в плен и стал с ними сотрудничать, агитировать наших бойцов за сдачу врагу. Тогда специально подготовленная группа выкрала сына Хрущева, затем партизаны сообщили об этом в Москву и запросили самолет, чтобы переправить «агитатора» через линию фронта. Из Москвы последовал ответ: «Не будем рисковать жизнью другого летчика, — самолет не дали, а по поводу пойманного распорядились, — решайте сами…» Сына Никиты расстреляли.

О том свидетельствует и генерал-полковник И. А. Кузовков: «…сын Н. С. Хрущева, Леонид, в 1943 году попал в плен к немцам. По настоятельной просьбе Н. С. Хрущева И. В. Сталин дал согласие на обмен его сына на немецкого военнопленного. Обмен состоялся, но, как установили работники НКГБ, когда Л. Н. Хрущев находился в фильтрационном лагере для бывших военнослужащих, в плену он вел себя плохо, работал в интересах гитлеровской Германии. По совокупности совершенных преступлений Л. H. Хрущев военным трибуналом был осужден и приговорен к расстрелу». <…> В доме на Лубянке, известном своей революционной крутостью, мне (Грибанову, — НАД.) рассказывали, как в годы правления Никиты основательной ревизии подвергались там многие «дела». Беспощадно были подчищены и протоколы допросов советских военнопленных. Неслучайно в них остались записи: «изъято… 80 листов», «изъято… 36 листов».

После издания этой книги, насколько мне известно, никаких заявлений на авторов высказываний не последовало. Быть может, потому, что все они основывались на воспоминаниях. Мой же случай оказался особым: заговорили документы, которые, вероятно, Хрущевы считали уничтоженными, а некоторые из документов, хотя и были известны, обнародовались с изъятием тех мест, которые представляли Л. Хрущева не в лучшем свете, и тем самым бросали тень на его воспитателя-отца, Н. С. Хрущева, претендовавшего на роль воспитателя советского народа.

Отчего же вдруг понадобилось разжигать вокруг меня такие страсти? Я этого долго не мог понять, пока не был предупрежден, что должен быть бдительным, ибо могут быть попытки выкрасть документы или устранить их путем поджога, а то и изъять при помощи фиктивного ордера в ходе несанкционированного обыска. В ответ я объяснял, что никаких таких документов, из-за которых стоило бы разыгрывать подобные спектакли, у меня нет. «Тогда обнародуй, хотя бы то, что есть!» — говорили мне.

Что ж, начну с отрывков, которые предоставил мне, заверив своей подписью, С. А. Микоян.

Микоян — друг Хрущева

«В Куйбышеве я ходил на процедуры в поликлинику, где познакомился с двумя старшими лейтенантами, тоже проходившими амбулаторное лечение после ранения: Рубеном Ибаррури, сыном вождя испанской компартии знаменитой Долорес, и Леонидом Хрущевым. <…> Леонид Хрущев был хороший, добрый товарищ. Мы с ним провели, встречаясь почти ежедневно, около трех месяцев. К сожалению, он любил выпивать. В Куйбышеве, в гостинице, жил в это время командированный на какое-то предприятие его товарищ, имевший «блат» на ликероводочном заводе. Они покупали там напитки в расчете на неделю и частенько распивали их в гостиничном номере. Я, хотя почти не пил, часто бывал там. Бывали там и другие гости, в том числе и девушки. Леонид, даже изрядно выпив, никогда не буянил, он становился еще больше добродушным и скоро засыпал. Мы познакомились и подружились тогда с двумя молодыми танцовщицами из Большого театра, который был там в эвакуации, с Валей Петровой и Лизой Остроградской. <…> Когда меня уже в Куйбышеве не было, там произошла трагедия, о которой я узнал от одного приятеля Леонида, приехавшего в Москву, а потом рассказ подтвердила и Валя Петрова, которой этот же приятель рассказал сразу после случившегося. По его рассказу, однажды в компании оказался какой-то моряк с фронта. Когда все были сильно «под градусом», в разговоре кто-то сказал, что Леонид очень меткий стрелок. На спор моряк предложил Леониду сбить выстрелом из пистолета бутылку с его головы. Леонид долго отказывался, но потом все-таки выстрелил и отбил у бутылки горлышко. Моряк счел это недостаточным — сказал, что надо попасть в саму бутылку. Леонид снова выстрелил и попал моряку в голову. Его осудили на восемь лет с отбытием на фронте (это тогда практиковалось в отношении осужденных летчиков). Не долечив ногу, он уехал на фронт, добившись переучивания на истребитель Як-7Б. Когда он был проездом в Москве, мы с ним встретились, но об этой истории я еще не знал, а он мне ничего не сказал».