Как уничтожили «Торпедо». История предательства
Шрифт:
К 1985 году я четко почувствовал, что Иванов начинает терять ко мне интерес. К тому времени я хорошо изучил его и знал, что если он меняет футболиста через 10 минут после начала матча, значит, человек как игрок ему больше неинтересен. Как раз тогда мне позвонил Виктор Семенович Марьенко из «Факела» и позвал к себе. Я согласился сразу. Подошел к Иванову: «Валентин Козьмич, так и так, ухожу в «Факел». А он мне в ответ: «Ты чего? Я тебя не гоню. Хочешь – докажи в дубле». – «Ну, какой дубль, Валентин Козьмич? Что мне доказывать? Я ведь у вас уже 11 лет играю». В общем, он понял, и я уехал в Воронеж, хотя покидал команду с тяжелым сердцем – она стала мне родным домом.
Самое памятное, самое дорогое
Для меня самым памятным остался 1979 год. Во-первых, Бесков пригласил меня в сборную
Другое яркое воспоминание о том годе – пять мячей в одном матче, забитых мною в ворота ташкентского «Пахтакора». К окончанию чемпионата «Торпедо» попало в пиковую ситуацию: место в высшей лиге сохранялось только в случае побед в двух домашних матчах – с «Пахтакором» и ростовским СКА. Не скрою, у нас были мыслишки попросить игроков «Пахтакора» помочь, но нам дали понять, что разговор этот бесполезен. Поэтому мы, собравшись на базе, спросили прежде всего самих себя: чего же мы стоим на самом деле, если не сможем честно обыграть далеко не самых сильных соперников? И все сразу встало на свои места. Мы вышли на поле такими заряженными на победу, какими не были, наверное, ни в одном матче того первенства.
Было ли предчувствие, что игра станет для меня какой-то особенной? Честно говоря, не было. Просто все удачно сложилось. Например, в первом тайме судья назначил пенальти в ворота «Пахтакора». Обычно у нас били Юрин или Сахаров, но последний вдруг сказал мне: «Коль, иди и пробей». Я подошел и забил. Потом второй, третий – после совершенно немыслимых рикошетов. Потом еще один пенальти реализовал. В общем, когда забил пятый мяч, оставалось играть, наверное, минут 30. Сахаров схватился за голову и закричал мне: «Колька, ты же пять мячей забил, понимаешь?!» А мне в тот момент даже как-то неловко стало перед ребятами, и в оставшееся время я не реализовал еще три-четыре верных момента – неловкость из головы не выходила. Меня, кстати, за мои «неловко» и «стыдно» ребята частенько подкалывали. После матча в раздевалку зашел и поздравил меня Валентин Козьмич, не работавший в тот год с командой. Так, пожалуй, праздник и закончился. Сейчас об этом, наверное, вспоминают только дотошные статистики. Мы выиграли и последнюю встречу у ростовского СКА. Выручил нас тогда Сахаров, забивший во втором тайме победный мяч. А я тогда на 2-й минуте не забил пенальти и мог здорово подвести команду. В общем, мы заняли спасительное 16-е место…
Заканчивать я собирался не единожды
В Воронеже дела у меня не заладились ни в игре, ни в вещах, совершенно от нее далеких. Дело в том, что в качестве гонорара за выступления в команде мне дали машину. Оказалось, вне очереди. Причем получил я ее, сам того не ведая, вместо Сергея Савченкова, работавшего тогда одним из помощников Марьенко. Когда я об этом узнал, мне стало очень неудобно перед Сергеем, хотя он и не высказывал претензий. Я попал, что называется, в пикантную ситуацию и, отыграв в команде лишь год, решил заканчивать с футболом: как-никак 32 года стукнуло. Стал подыскивать себе работу, но вдруг раздался звонок из Кишинева. Звонил Владимир Александрович Емец, приведший в свое время «Днепр» к победе в чемпионате СССР, с предложением приехать и поиграть у него в «Нистру». Он звал меня именно играть в футбол, говорил о больших целях и задачах. Я собрался и поехал в Молдавию. Оказалось, на семь лет. И сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что годы, проведенные там, были едва ли не лучшими в моей футбольной биографии. Правда, и они были омрачены трагическими обстоятельствами.
Шел 1987 год. Владимир Александрович поставил перед нами задачу – выйти в первую лигу. Собственно, он был таким человеком, для которого в футболе существовала только верхняя строчка турнирной таблицы. Пребывание на любой другой он считал неудачей. Мы в своей зоне второй лиги заняли первое место и вышли в финальную пульку, где нашими соперниками за единственную путевку наверх были краснодарская «Кубань» и «Нефтяник» из Ферганы. Для того чтобы решить задачу, в последней игре нам надо было обыграть «Кубань» со счетом 3:0. Увы, мы победили лишь 2:0. Я зашел в раздевалку, сел рядом с Емецом и увидел, что с ним начинает твориться что-то неладное. Он задыхался. Я спросил, что случилось, а он вместо ответа упал с кресла. Я тут же подхватил его, пытаясь удержать – в нем как-никак килограммов 120, наверное, было. Тут подоспели ребята, вызвали «Скорую». Врач сделал укол прямо в сердце. Не помогло. Он умер на моих руках.
Для нас это было огромным горем. Он за год сделал для футболистов столько хорошего и доброго, сколько иной не сделает за десятилетия. Диктор объявил по стадиону: «Только что в раздевалке не стало Владимира Александровича Емеца». Не поверите, все 20 тысяч человек двинулись с трибун к раздевалке. Неожиданно среди ясного, солнечного дня пошел проливной дождь, и люди, пришедшие без зонтов и плащей, стояли под ним и плакали…
Я не встречал среди тренеров более душевного человека. Он умел так общаться с людьми, что даже его подшучивания над кем-то воспринимались без обиды, и, наверное, никто и никогда не держал на него зла. Часто говорят, что такой-то человек не может жить без футбола. И Емец не мог. И не стал. Вернее, жил футболом и умер на футболе.
На смену Владимиру Александровичу пришел Ахмед Алескеров. Ой, с какими разными людьми мне довелось поработать! Алескеров по своему отношению к игре был полной противоположностью Емеца. Очень хитрый человек, в футболе больше искал обходные пути, стараясь решить игровые проблемы за пределами поля. И ведь решил – при нем мы вышли в первую лигу. Но в 1989 году в Молдавии началось давление на русских: зачем, мол, привезли варягов? Причем это исходило от людей сверху. Простые же писали письма с протестами против таких гонений и оказывали нам поддержку, причем не только моральную – после игр к раздевалкам несли корзины с фруктами, вино, сладости.
Пришлось уехать. Правда, недалеко – в Тирасполь. Там я играл за «Тилигул». В 1991 году мы вышли в высшую лигу, но поиграть в ней нам не удалось – СССР распался. Так что вместо союзной высшей лиги я играл в чемпионате Молдавии. Что еще осталось в памяти? Пришлось на себе испытать, что такое война. Поехали мы на очередной календарный матч в Бендеры. Игра была назначена на 14 часов. Только переехали мостик через речку, как Бендеры начали бомбить. До сих пор не могу понять: кто, из-за чего, за что и почему? Пережил немало, и, честно признаюсь, страшно было. Не потому, что шальные пули иной раз залетали в гостиницу, где мы остановились, а потому, что нельзя было выехать в Россию ни через Одессу, ни через Кишинев – все было перекрыто. Началась война. Страшно было не за себя, а за жену Татьяну, сына Сашку и дочь Лену. В конце концов, я оттуда выбрался и думал, что больше не вернусь. Опять решил заканчивать, ведь мне было уже 37 лет. Но позвонил Владимир Юрин и пригласил к себе – в димитровградскую «Ладу». И я поехал. Через год мне из Кишинева позвонил Валерий Григорьевич Ротарь, мой давний друг, человек авторитетный, для которого понятия «честь», «справедливость» и «порядочность» – не пустые слова. Сказал, что создал команду «Конструкторул», просил приехать. Конечно, я поехал, но играл мало – был скорее играющим тренером.
Я играл до 39 лет. Мог бы, наверное, и сейчас «пылить» где-нибудь во второй или третьей лиге, но меня увлекла работа с детьми в торпедовской школе. Ее директор Николай Кузьмин предложил попробовать, и я увлекся. Теперь часто вспоминаю себя прежним мальчишкой Филиппком, пришедшим «записываться в футбол». Вспоминаю свои тогдашние чувства и стараюсь, чтобы мои нынешние мальчишки не испытывали таких огорчений и разочарований, которые довелось пережить мне.
Николай Васильев, забивший 5 мячей в одном матче в ворота ташкентского «Пахтакора»