Как в индийском кино
Шрифт:
– Сука ты, Ленка! – в бешенстве крикнул он.
– Я тебе говорила, чтобы ты не связывался, а ты не послушал. Теперь пеняй на себя, мне жизнь дороже, – бросила она.
– Значит, вы в курсе того, что он сделал? – мигом сориентировалась я.
– А то, он же ни о чем другом говорить не мог, – поджав губы, нехотя ответила она.
– Ну, вот мы сейчас все дружно об этом и побеседуем, – притворно-радостно предложила я и спросила: – И где нам удобнее это сделать? Чтобы дорогих гостей не потревожить.
Поняв, что я здесь временно
– Баня во дворе сейчас пустая.
– Вот и хорошо! – обрадовалась я. – Никто ничего и не услышит!
Она дернулась, зябко повела плечами и направилась к выходу, за ней бандиты вели Назарова, а замыкали эту группу мы, то есть Сомов, Банзай и я. Оставив большую часть людей вокруг самого здания борделя и бани с приказом следить, чтобы никто не помешал, мы вошли внутрь и сели в предбаннике, причем Назарова бросили в угол, как тряпку, а бандерша скромно встала у стены. Я поставила на стол диктофон, включила его и спросила:
– Назаров! Где Смирнов?
Он сначала тихо рассмеялся, а потом просто радостно заржал. Один из бандитов двинулся к нему, а он, продолжая хохотать, спросил:
– Ну и чем ты меня испугаешь? У меня десять лет зоны за плечами! Ты знаешь, каково мне там было? Меня же смертным боем били! Тебе такое и не снилось! У меня все внутренности отбиты! Я кровью харкал! Ну, что ты мне после этого сделаешь?
– Елена! Вы тоже хорошо знакомы с физической болью и тоже ничего не боитесь? – спросила я.
– Убил он его, – тут же ответила она.
– Заткнись, дура! – заорал на нее Назаров, но она только отмахнулась.
– Когда? Где тело? – вцепилась в нее я, отодвигая эмоции на самый задний план – не до них сейчас было.
– Знаю, что в среду вечером, потому что нажрался он, вернувшись, в хлам, и вырубился. А уж по какой причине, только сегодня сказал, как проспался, – говорила она, преданно глядя на Сомова.
– И тогда же он позвонил одной женщине и пообещал ей веселую жизнь, потому что спасать ее теперь некому, – продолжила я.
– Да я бы ее, сучку, на мелкие кусочки резал, по одному в день, чтобы дольше мучилась, – не выдержал Назаров. – Ведь из-за нее, твари, я на зону попал!
– Ну да, действительно, – издевательски произнесла я. – Жертва вздумала сопротивляться. Как некрасиво с ее стороны! Ей надо было радостно прибыть сюда и здесь наслаждаться жизнью! И потом, как товарный вид потеряет, в турецком портовом притоне от счастья млеть! А человека, который ее защитить хотел, нужно бутылкой по голове, чтобы не лез! – и с неприкрытой ненавистью продолжила: – Ты, подонок, радуйся, что твои сутенерские дела на суде на свет божий не вылезли, а то ты бы на зоне звонко кукарекал!
– Да, – мрачно усмехнулся он. – На суде не вылезли, было кому постараться, только на зону все равно кто-то сообщил. Другой бы на моем месте в петлю полез, а я терпел! Я каждый день засыпал с мыслью, что вернусь и отомщу этому гаду.
– Лирику побоку! – цыкнула на него я. – Где тело Смирнова?
– Сами ищите! – бросил он и отвернулся.
– Он нас не уважает, – с сожалением сказал Сомов и, посмотрев на своего верного оруженосца, попросил: – Сделай что-нибудь.
Мрачный тип, постоянно его сопровождавший, согласно кивнул и, с помощью еще одного бандита забросив Назарова в парилку, скрылся там, а я повернулась к Ленке-бандерше, которая тут же затараторила:
– Женька, как приехал и отлежался немного, старую «Газель» взял и с тех пор постоянно целыми днями в городе ошивался. Он же дело читал и знал, где Смирнов живет и работает, вот и караулил. Сюда только ночевать и приезжал. Все жаловался, что к тому никакого подхода нет.
– Что ж он пистолет не купил? Дешево и сердито. Уж на него-то вы ему деньги могли одолжить, – недобрым голосом спросила я.
– Женька хотел, чтобы он так же мучился, как он сам на зоне, – опустив глаза, тихо ответила она.
– Да колись уж ты до конца, гнида! – саданул кулаком по столу Банзай.
– В общем, видел он, как Смирнов тогда из дома выбежал, только пока на машине развернулся и за ним поехал, догнать уже не смог. Но он видел, что тот на Некрасова машину поймал и в сторону «Мельницы» поехал, а у Женьки с Московской левый поворот запрещен, да и гаишник стоял.
Я понимающе кивнула – это был застроенный хрущевками микрорайон вокруг бывшего мельзавода на рабочей окраине города на берегу Волги, потому и назывался «Мельницей», а бандерша продолжала:
– Вернулся он тогда сюда и сказал, что будет этот район планомерно прочесывать, пока не найдет. Вот вчера и нашел, а что он с ним сделал, не знаю.
– Ах ты паскуда! – почти ласково сказал Сомов. – Сюда ведь к тебе люди с фотографией Смирнова приезжали, спрашивали, появлялся ли, просили сообщить, если вдруг почему-то появится или еще чего о нем узнаешь, а ты? Ты что ж, его на фотке не узнала? А ведь на суде наверняка была. Да и фамилию со всем прочим тебе называли, и, как был одет, описали… Не могла ты не понять, о ком речь идет! И что же ты себе думала? Что такие фокусы тебе с рук сойдут? Все шито-крыто будет?
Бандерша затравленно молчала и изо всех сил вжималась в стену.
– Ты Назарову, гниде этой, сказала, что мы, – выделил Сомов, – Смирнова ищем? Сказала?
Она мелко-мелко покивала и промямлила:
– Да! А он рассмеялся и ответил, что он его раньше найдет. – Тут она, не выдержав, рухнула на колени и поползла к Сомову. – Ну простите меня, дуру! Не подумала я тогда, что так получится. Женьку мне жалко было, переживал он очень… Да и я тогда из-за покойника большие деньги потеряла, у меня же на девку ту уже заказ был, и деньги я взяла.