«Как в посольских обычаях ведется...»
Шрифт:
Хлеб да соль
Торжественный обед, устраивавшийся государем для иностранных дипломатов, издавна был на Руси столь же обязателен, как и пир в честь гостя, принятый в частном быту. «Ради посла было пированье почестное», — говорится в былинах. В 1566 году, договариваясь о встрече на границе Ивана Грозного и Сигизмунда II Августа (это свидание так и не состоялось), бояре сообщили, что когда король прибудет в царский шатер, то «государь ему почесть учнет держати, как кто у себя гостя подчивает» [193] .
193
Сб. РИО. — Т. 71. — С. 398.
Приглашение посла к монаршему столу было «честью» для него (в посольских книгах встречается сочетание «честь и подчиванье»), отсутствие такого приглашения — «безчестьем», что часто влекло за собой обиды и иностранных дипломатов в России, и русских — за границей. Последние неизменно требовали, чтобы при чужеземных дворах соблюдались нормы, принятые при дворе московском, хотя в Турции, например, по установившемуся обычаю султан не присутствовал на подобных угощениях, а в Западной Европе к столу монарха приглашали только дипломатов высокого ранга, да и то не всегда. При дворе Габсбургов царским представителям неоднократно заявляли, будто «у римских цесарей изначала того в обычае не ведетца, что послов звати ести». Обычай пышных дипломатических обедов с непременным участием государя выработался прежде всего в отношениях с Великим княжеством Литовским — церемониал виленского двора во многом был схож с московским. Поэтому именно литовские дипломаты особенно болезненно воспринимали те редкие случаи, когда их не приглашали к царскому столу. В 1584 году гонец Л. Сапега «в хоромех заперся» и отказался даже выйти к приставам «за то, што государь ево не звал ести» [194] .
194
ЦГАДА. — Ф. 79. — № 15. — Л. 214.
При Иване III, Василии III и Иване Грозном к столу приглашали даже простых гонцов, не говоря уж о дипломатах высших рангов. Если по каким-либо причинам обед не устраивался, это обязательно объяснялось. В годы малолетства Ивана Грозного, вступившего на престол в Трехлетием возрасте, посольских угощений не было, поскольку сам государь присутствовать на них еще не мог (русским послам за границей строжайше запрещалось быть у стола, если сам монарх не принимал участия в обеде). Поэтому, в частности, бояре от лица шестилетнего великого князя в 1536 году говорили литовским послам: «Есме еще леты несовершенны, за столом нам сидети истомно» [195] . А, например, летом 1560 года посольских обедов в Кремле не бывало по другой причине: «в те поры был на Москве пожар великой».
195
Сб. РИО. — Т. 59. — С. 44.
До середины XVI в. прибывшего дипломата после первой аудиенции, как правило, приглашали к столу, но число повторных приглашений на последующих аудиенциях могло быть большим или меньшим в зависимости от политической ситуации, успеха или неуспеха переговоров и т. д. Относительно литовского гонца, прибывшего в Москву в 1576 году, посольский подьячий, который сделал запись о его аудиенции у Ивана Грозного, замечает: «А столу быть у государя по грамоте смотря на отпуске» [196] . То есть гонец после прощальной аудиенции будет приглашен на обед лишь в том случае, если царь благожелательно отнесется к содержанию привезенной им королевской грамоты.
196
ЦГАДА. — Ф. 79. — № 10. — Л. 227 об.
Но уже при Федоре Ивановиче приглашения к царскому столу становятся все более редкими. Взамен дипломатам низшего ранга посылались на подворье блюда с дворцовой кухни. Это было связано не только с тем, что богомольный Федор Иванович тщательно соблюдал все постные дни, или с длительным трауром по дочери, царевне Федосье. Быт русских государей все отчетливее начинает делиться на официальный и частный, домашний; трапеза принадлежит к последнему. Позднее, при первых Романовых, эта тенденция укрепилась, и А. Олеарий, посетивший Москву в 1634 году, писал, что если раньше иностранные послы обедали у царя, то теперь большей частью угощение присылается им на подворье [197] .
197
Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно / Пер. А. Ловягина. — СПб., 1906. — С. 225.
Представления о том, что государь как хозяин лично должен угощать посла-гостя в своем доме-дворце, постепенно уходили в прошлое. Послы по-прежнему получали угощение от имени царя, но сам он при этой церемонии мог и не присутствовать; совместная трапеза, устанавливавшая непосредственную, ритуальную связь между монархом и послами, уже не считалась необходимым условием успеха дипломатического контакта. В XVII в. на подворье к гонцам блюда иногда посылались даже не с царской кухни, а «с яму» (из трактира), хотя и от имени царя, как в былые времена. На смену патриархальным декларациям близости, посольским обидам и государевым на послов «опалам», выражавшимся в том, что их не приглашали к царскому столу, приходит деловая отчужденность, лишь маскируемая видимостью старинных обычаев.
Но к середине XVI в. столовый церемониал московского двора достиг своего расцвета. В конце аудиенции государь сам приглашал послов на обед («звал хлеба ести»), после чего послы, покинув тронный зал, «дожидались стола» в одном из дворцовых помещений, обычно — в так называемой Набережной горнице. В это время царь и придворные переодевались. Шитые золотом одежды думных бояр и дворян сменялись меховыми шубами, а стольники и чашники, которые на аудиенции не присутствовали, являлись в столовую палату «в золотном платье и в чепях золотых». Сам царь вместо «саженой» шубы надевал более легкую, а иногда выходил и в одном кафтане с накинутым поверх него «распашным» платьем из шелка. При переходе из приемной палаты в столовую царь заменял и головной убор. Р. Ченслер заметил, что перед обедом Иван Грозный надел другую «корону», а у стола «менял короны еще два раза». Последнее, вероятно, делалось с целью продемонстрировать разнообразную роскошь царского наряда. На обеде, данном в честь имперского посольства в 1576 году, «корона» царя лежала возле него на лавке, а вместо нее Грозный попеременно надевал две меховые шапки, увенчанные большими рубинами. «Камни сии, когда начало смеркаться, — восхищенно пишет И. Кобенцель, — засияли подобно двум свечам горящим» [198] .
198
Английские путешественники о Московском государстве. — С. 59; Выписка из иностранной книги о старине русской. — С. 202.
Послов вводили в столовую палату, когда царь и придворные уже сидели на местах. Начало такому порядку было положено, по-видимому, после принятия Грозным царского титула: прежде государь мог войти в обеденный зал и одновременно с послами. Но в 1549 году на обеде в честь литовского посольства «царь и великий князь сел за столом и изсадил в болшом столе бояр и дворян, и на околничем изсадил дворян, и послал послов звати ко столу» [199] .
Государь сидел за отдельным столом. «По русским обычаям никто, кроме царских сыновей, не может сидеть за столом государя» [200] , — писал в начале XVII в. француз Маржерет. Однако эта норма установилась не сразу. Василий III сидел за одним столом не только с братьями, но и с боярами, которые, правда, находились от него на расстоянии вытянутой руки. Но Иван Грозный и его преемники неизменно восседали за отдельным столом, который на ступень возвышался над остальными. К царскому столу допускались лишь коронованные особы (например, в 1602 г. — принц Голштинский).
199
Сб. РИО. — Т. 59. — С. 266, 491, 566 и др.
200
Сказания современников о Дмитрии Самозванце. — Т. 3. — Спб., 1833. — С. 77.
Лжедмитрий I решительно отказался сесть за одним столом с послами Сигизмунда III. Послы говорили, будто тем самым будет оказана «честь» королю, но самозванец не без остроумия возразил, что он короля на обед не звал и, следовательно, почтить его не может. Лжедмитрий I устраивал танцы в кремлевских палатах и не ходил, как того требовал обычай, в баню с молодой женой, но при всем том он оказался чрезвычайно неуступчив в вопросах придворного церемониала — послы за один с ним стол допущены так и не были: в сложившихся условиях отступление от принятых норм в какой-то степени означало бы признание зависимости от Речи Посполитой.
Столовый церемониал мог выражать определенные политические идеи. В 1581 году на обеде в честь А. Поссевино произошел небывалый случай: Грозный сел за один стол с несколькими боярами. Возможно, этим царь пытался продемонстрировать монолитность высшего русского общества в минуту опасности — Ливонская война завершалась неудачно для России. Подобная демонстрация была связана, как можно предположить, с тем, что в это время в Польско-Литовском государстве не без основания поговаривали о разброде и «шатости» в Москве.