Как влюбить босса девушке в интересном положении за 80 дней
Шрифт:
— Ну, да. И Женька еще. Зефирина его ненаглядная.
Прозвучало жалко и ревниво, хоть и вяленько.
— Ой, да перестань! Это ты у нас правильная и всеми силами избегала ее целый день. Как тебе это удалось — не знаю. А только все в курсе, что они с Одинцовым расстались, но остались в хороших отношениях, когда делить нечего. И это видно, между прочим! Женька твоя целый день вокруг брата твоего ошивалась. Крутила всеми прелестями, коих у нее — пшик. И Одинцов твой и глазом не моргнул. По фиг ему, ферштейн?
— Ох, сомневаюсь
— Значит так, Егорова. Ты цель наметила? Наметила. Собралась соблазнить своего драгоценного босса? Собралась! Вот и не сворачивай! Нечего сейчас искать причины, чтобы спрыснуть. Нужно искать поводы осуществить задуманное. Между прочим, восемьдесят дней не резиновые — время тикает! Взбодрись!
Правильно она все говорила, только я валялась как мешок картошки и не могла рукой-ногой пошевелить.
— Даю тебе два часа. Спи, кулема. Потом начнутся шашлыки. Чтобы была как новая копейка! А лучше — сияющий доллар!
— Договорились, — соглашаюсь, чтобы Анька от меня отстала. И засыпаю. Тяжелым сном бегемота, у которого болото — единственный годный пейзаж.
Надо ли говорить, что ровно через два часа моя прекрасная и несравненная подруга выдернула меня из неги и дремы? Главный садист — вот ее имя. Но я с ней и не спорю, и не сопротивляюсь: с того момента, как глаза мои открылись, я носом чую приближение фатума — состояния, когда ты ничего не решаешь, а судьба сама распоряжается твоей жизнью, пишет размашистым почерком новые главы и ставит жирные точки над «i».
31. Охота начинается
Одинцов
Мир мой сузился до одной-единственной точки. Весь день рождения — фарс, развлекалово для других. А я стою в очереди на главный приз, и поэтому не должен проиграть.
Собственно, я мог бы выбрать другой день, но почему-то остановился именно на этом. Как десять лет назад. Почему бы и нет? И мне, как и тогда, никто не нужен. Кроме Егоровой, конечно. Она и только она госпожа моих мыслей и мечтаний. Она и только она способна и взбесить, и покорить, и подножку поставить. Но сейчас, наверное, я меньше всего боюсь упасть. Готов к этому. Планирую упасть вместе с ней. Желательно в постель, а там как получится.
Все развлечения — мимо, приятным фоном. Это какое-то адово наслаждение — дышать одним воздухом с одной-единственной женщиной. Вокруг — толпа, разгоряченная напитками, едой, водными процедурами, пляжным волейболом. Везде — музыка, флюиды заигрываний, взглядов, смеха, заинтересованности и обрывки разговоров ни о чем. А ты затаился, готовый к рывку. Еще рано, еще не время для прыжка в пропасть, но тем острее ощущения.
Я научился ждать, оказывается. Длинные дистанции выигрывают не те, у кого сильный первый рывок, а те, у кого хватит дыхалки дойти до финиша.
— Для охотника ты не слишком азартен, — жмурит глаза, как кошка, Женька. — Смотри, как бы не увели
— Займись бездельем, Жень, — советую сестре с улыбкой. — Расслабься. Ты приехала отдохнуть, а не следить за мной. Мне соглядатаев по жизни хватает и без тебя. А я уж как-нибудь сам разберусь со своими инстинктами.
— Как знаешь, как знаешь, — поет она, стреляя глазами в Георга.
Я ему не завидую. Он сегодня жертва. И, кажется, готов послужить трофеем. Скальпом на прикроватной стене моей коварной сестрицы.
— Саш, ты не будешь против, если я приударю за твоей девушкой? — тормозит он меня в один прекрасный момент, и я снова улыбаюсь: есть контакт!
— Бывшая девушка, Егор. У нас… больше деловые отношения были, так что ни страданий, ни ревности.
— Я заметил, — косится он на меня, как на неведомую зверушку. И это. К слову. Обидишь Анж — я тебе головы местами поменяю, хоть ты мне и друг.
Он дает мне зеленый свет. Завуалированное благословение.
— Меньше всего я хочу ее обидеть.
— Ну, да, как же. Почти верю. Но предупредил.
Гошка произносит слова легко, без угрозы, но силу его отрывистой речи я чувствую всеми обостренными нервами. Мне сейчас не до него. И предупреждения запоздали, потому что черту с Ликой мы перешагнули давно. И катись все куда подальше!
Накал страстей и полуденная жара косит наши ряды. А у меня словно второе дыхание открывается. Я жду. И мне не в тягость это ожидание.
Лика появляется одна из последних. Отдохнувшая, веселая, легкая. От нее искры летят во все стороны. И мне кажется, что их вижу только я. Для меня она так сияет, затмевая все вокруг. А еще я чувствую: пора! Настает мой час выйти из тени. Держись, Егорова, я вышел на тропу войны!
Лика
Я пью холодный сок. Мне нужна ясная голова. Или не нужна, но хочется в полной мере понимать, что я делаю. Меня пьянит само понимание, что я близка к тому, чтобы развязать узел. Что посыплется из мешка в результате — сейчас не важно. Это будет потом, следующий шаг. А пока… можно прикрыть глаза и послушать, как танцуют слоны, поселившиеся внутри.
Стук тарелки о стол. Нос ловит сумасшедший запах мяса. Вздрагиваю.
— Не спи, Егорова, культурная программа не закончилась еще!
Одинцов. Улыбается. Он так близко, что хочется сглотнуть, чтобы прочистить враз пересохшее горло. Вместо этого я глотаю ледяной сок. По пищеводу словно кубик льда катится. И пока он проделывает кульбиты и повороты, я смотрю на Одинцовский рот, твердую линию упрямого подбородка. Охватываю взглядом шею, что гордо высится из ворота клетчатой рубашки. Георг. Только он мог подарить другу такую. На Одинцова с чужого плеча размер не подберешь. А еще у него на груди красуется бляха шерифа.
— Я принес тебе мяса. Помнишь, обещал? Ты кормила меня, теперь моя очередь.