Как воспитывали русского дворянина. Опыт знаменитых семей России – современным родителям
Шрифт:
«…Мое учение ни в коем случае не могло быть успешно, потому что оно не было правильно, — писал П. А. Вяземский. Отец мой был человек большого ума и высокой, по тому времени, образованности. <…> Само собою разумеется, что он хотел и из меня сделать человека просвещенного. Не знаю, как и чем объяснить себе, но выборы наставников, гувернеров, учителей моих были вообще неудачны. Не в деньгах было дело. Отец имел порядочное состояние и денег на воспитание детей своих жалеть бы не стал. Много пребывало при мне французов, немцев, англичан; но ни один из них не был способен приучить меня к учению, а это главное в деле первоначального воспитания. О русских наставниках и думать было нечего. Их не было… Надобно было ловить иностранцев наудачу».
Впрочем, среди домашних учителей иногда встречались и
Р. М. Зотов с большим уважением вспоминал о домашнем учителе в доме Ф. И. Елагиной, носившем громкую фамилию Краузе-фон-Краузенек. «Это была очень замечательная личность. Он действительно был человек самый образованный и даже занимал в Варшаве (при прусском правлении) место полицей-инспектора. <…> Он обнаружил удивительные познания. Он знал французский, немецкий, итальянский, латинский, венгерский, польский язык, а главное, чем он угодил Елагиной, было то, что он ей сформировал домашний оркестр из крепостных».
В дворянских семьях было, чаще всего, несколько детей, тем не менее, в них часто жили и воспитывались дети родственников или знакомых.
Так, отец Р. М. Зотова, вынужденный надолго уехать за границу по делам службы, отвез сына к своей давней покровительнице Ф. И. Елагиной, которая, обласкав мальчика, пригласила его жить в ее доме и учиться вместе с ее сыном Левушкой. Иногда приглашали ровесников-иностранцев, чтобы в общении с ними дети легче осваивали язык. «Для английского языка взят был ко мне ровесник мой Эдуард Корд, с этой же целью поступила к нам в дом компаньонкою второй моей сестры, Елизаветы Дмитриевны, сестра этого мальчика, Шарлотта. <…> Оба они были дети московского учителя английского языка», — вспоминал М. Д. Бутурлин. Уроки танцев устраивались, как правило, в богатых домах не только для своих детей, но и для их ровесников из дружеских и родственных семей. Находились и такие родители, которые, не желая заниматься своими чадами, злоупотребляли гостеприимством друзей и знакомых.
Из воспоминаний Е. П. Яньковой, записанных ее внуком, Д. Д. Благово, известна анекдотичная история о некой московской барыне, Ф. И. Бартеневой. «У нее было несколько человек детей — дочери и мальчики. Как начнется день, насажает она своих детей в четвероместную свою карету и поедет в гости. Где есть дети, она туда привезет и своих: в том доме барышни, положим, берут урок музыки, и вот она просит хозяйку: «Позвольте и моим девочкам послушать, как ваши дочери играют». Так прикинет своих дочерей, а сама с мальчиками отправится, где есть мальчики. В том доме какой-нибудь учитель истории или математики: «Ваши сыновья за уроком, ну и очень хорошо, позвольте и моим послушать». Тут она бросит мальчиков, а сама поедет куда-нибудь обедать, а вечером заедет за мальчиками, а потом за девочками — и домой. Такие путешествия она совершала каждый день и детей не учила и не кормила дома».
Как ни отличались друг от друга дворянские семьи, очевидно, что достаточно легкомысленное отношение к домашнему образованию детей было в этой среде правилом, а не исключением. Герой романа «Евгений Онегин», автор которого столь скептически отзывался о дворянском обучении, образован тоже весьма поверхностно: его знания латыни хватает лишь на то, чтоб «эпиграфы разбирать», знания истории — на то, чтоб пересказывать исторические анекдоты.
Такое положение вещей объяснялось не недостатком заботы о детях, а принятой в этом кругу системой ценностей. Изучение научных дисциплин в глазах большинства родителей не могло пригодиться детям в ожидавшей их светской жизни и никак не способствовало их будущей карьере или житейскому благополучию. Ведь мальчикам была предназначена военная или государственная служба, девочкам — роль примерных жен и матерей. Даже обучение дворянских юношей в университете рассматривалось либо как подготовка к дипломатическому поприщу, либо просто как способ расширения кругозора.
Профессиональные занятия наукой и техникой в дворянской среде первой трети XIX века считались занятием неаристократическим.
«Меня в доме звали профессором, но отнюдь не в похвалу, а в насмешку, разумея под этими словами
Это создавало свои сложности в такой далекой от изучения иностранных языков сфере, как религиозное образование и воспитание. Несмотря на то, что в числе домашних учителей были и православные священники, их влияние на дворянских детей оказывалось, как правило, незначительным. Не в последнюю очередь это было вызвано тем, что дети плохо владели родным языком.
Тетка М. Д. Бутурлина объясняла свой переход в католичество тем, что «она недостаточно знала русский язык, чтобы объясняться на нем с русским своим духовником». В этой шутке, по мнению мемуариста, была «большая доля правды». Здесь тоже бывали свои исключения, например, В. А. Соллогуб считал себя многим обязанным протоиерею Кочетову, который учил его в детстве закону Божьему. Но для большей части русской аристократии был характерен определенный космополитизм в вопросах религии, связанный с общей ее ориентацией на Западную Европу. В начале XIX в. «в большинстве семейств высшего общества обеих столиц наставниками детей были французские аббаты. <…> Почти не принято было в обществе звать их по их фамилиям, а только по фамилии тех, у которых они проживали, например, l’abbe des Divoff, l’abbe des Rasoumoffsky» («аббат Дивова, аббат Разумовского»). Огромной популярностью пользовались в России иезуитские пансионы, в особенности петербургский пансион при церкви Св. Екатерины.
В этих условиях дворянский ребенок осваивал родной язык и знакомился с народной культурой, главным образом, благодаря слугам — няне, дядьке, дворовым людям.
Пушкинская няня Арина Родионовна, по свидетельству сестры поэта, была «настоящею представительницей русских нянь; мастерски говорила сказки, знала народные поверья и сыпала пословицами, поговорками». От няни и маленькой девочки «под-няни» впервые услышал Юрий Арнольд «разные русские простонародные сказки и песни, и на них-то и вырос». Вспоминал и Михаил Бутурлин, как в детской они вместе с горничными девушками распевали народные шуточные песни. Во многом именно эти детские впечатления и привязанности лежали в основе искренней любви повзрослевших «барчуков» к своей родной стране. Непосредственное чувство поддерживалось и идеологией русского дворянства, всегда считавшего своим долгом честно служить царю и Отечеству.
Первые годы жизни ребенок находился на попечении няни. Приблизительно с семи лет воспитанием ребенка занимались гувернеры и гувернантки, непременно иностранцы, в большинстве своем французы: «Сперва Madame за ним ходила, / Потом Monsieur ее сменил». Разумеется, дети и говорили, и учились только по-французски». Эту традицию не нарушила даже война с французами 1812 г., напротив: «Редкий был тогда дом, в котором не встречался бы пленный француз: иметь у себя «своего» француза, это установилось тогда само собою для каждого «порядочного дома». И у нас, следовательно, оказался «свой» француз, которого возвели в должность m-r le gouverneur des fils de la famille» (воспитатель сыновей — франц .) — вспоминал Ю. Арнольд.
В домашнем образовании детей важнейшую роль играла семья. Во-первых, в большинстве культурных дворянских семей были прекрасные библиотеки. Не принуждая детей к учебе, родители, как правило, поощряли их чтение. Даже родители Пушкина, мало занимавшиеся своими детьми, «читали им вслух занимательные книги. Отец в особенности мастерски читывал им Мольера», вспоминала сестра поэта. Литературы, предназначенной специально для детей, было не так много, хотя уже издавались адаптированные народные сказки, сборники стихов и рассказов для детей, большей частью нравоучительного характера, такие как: «Подарок детям на 1827 год»; «Нравственные примеры или собрание маленьких повестей для удовольствия и наставления детей»; «Повести для образования сердца и разума»; «Подарок детям на святую Пасху 1830 года. Разговоры в пользу воспитания». Существовал и альманах «Детский цветник», издаваемый Б. Федоровым, и ежемесячный журнал «Детский Музеум», содержавший сведения по биологии, географии и истории.