Как все начиналось
Шрифт:
Сейчас он стоял в дверях, щурился в потемках после яркого солнечного дня и широко улыбался:
– Аська, пойдем на санях кататься, а то всю молодость в этой лавке просидишь!
Тетка, заслышав его голос, слетела со второго этажа, забыв про больные ноги и ноющую поясницу, на что жаловалась все утро.
– Ась, иди, покатайся, – обрадовалась она, – развлекись немного!
Два раза мне повторять не пришлось. Я быстро накинула на голову шаль, надела короткий тулуп и выскочила за Сергием на улицу. Холод перехватил дыхание, а сверкающий снег ослепил. Я натянула рукавицы, вдохнула
– Аська! – раздался звонкий голосок Динары, моей закадычной приятельницы. – Давай сюда! Ох и бледная ты!
Сергий пришпорил застоявшихся коней. Они с громким ржанием рванули с места. Ветер немедленно растрепал выбившиеся из-под платка кудри. Мелкие снежинки ударяли иголками по раскрасневшимся щекам. А внутри у меня все пело от странного предчувствия чего-то совершенно немыслимого.
* * *Харчевня «Веселый поросенок» была излюбленным местом всех незамужних девушек Стольного града. Здесь каждый вечер собирались служки Совета магов Словении. Одинокие, но очень гордые девушки приходили сюда в надежде познакомиться со статным красавцем боевым магом и благополучно выйти замуж. К сожалению, подобные парни среди служек Совета попадались редко, а их браки с одинокими, но очень гордыми девушками случались еще реже.
Динара относилась именно к той категории незамужних кокеток, которые непременно желали захомутать как минимум минора – мага пятой ступени. Каждый вечер она прихорашивалась и шла в харчевню, надеясь на счастливое Провидение.
Сегодня я поддалась ее уговорам посетить «Веселого поросенка» и теперь сидела за крохотным грязным столиком, наблюдая, как гордость нации – служки Совета напиваются до поросячьего визга и просаживают в карты месячный заработок.
Маленькое помещение заполняли пьяные крики и шум. Под потолком висело облако удушливого папиросного дыма. Казалось, что даже тушеный кролик в моей тарелке пах отменной семидесятипятиградусной брагой.
– Ой, смотри, какой хорошенький, – охнула Динарка.
Я нехотя оглянулась. Через стол от нас сидели двое служек в том замечательном состоянии, что если один упадет лицом в салат, то другой, не увидав расплывчатого силуэта собутыльника, решит, будто он уже ушел, и сладко засопит под столом.
– Ты про сутулого или косого? – хмыкнула я. Динара, кажется, обиделась и замолчала.
– Да ладно тебе, – попыталась я помириться.
– Тебе хорошо говорить, Аська, – надулась подруга, – ты себе вон какого женишка отхватила!
– Зря завидуешь, – фыркнула я и поднялась, натягивая тулупчик.
– Домой, что ли? – охнула подруженька.
Ответить я не успела, мне под ноги, споткнувшись на ровном месте, осенним листом свалился сутулый. Несчастный стремился на мороз к уличным удобствам, но, к прискорбию, не дошел. Динара громко охнула и прижала ладони к горящим щекам. Я осторожно покосилась на его приятеля, косого. Тот уже сладко дремал на столе, лишь малость не дотянув лицом до тарелки с грибочками.
Служка бревном лежал на грязном полу, не подавая признаков жизни. Ванюша, Ваня, Иван Питримович Петушков – худой, длинный, сутулый, светленькие коротко стриженные волосы, выпирающий кадык, торчащие уши, сплошные острые локти и коленки.
Ванечка попал в Училище случайно и радовался оказии необыкновенно, ведь до этого вся его жизнь состояла из печальных стечений обстоятельств. Хоть колдовал Петушков вполне сносно, грамотку получил со сплошными тройками и с тоской представлял себе пыльную конторку в глухой провинции, где Стольный град видели лишь на лубяных картинках. Тут-то удача повернулась к бедняге лицом: в Совете перепутали документы. Отличник Андрейка отправился к черту на кулички, а Иван Петушков поступил на службу в должности теоретика.
Я рассматривала пьяного. Переступить через него было неловко, обойти неудобно. Стоило занести ногу, обутую в сапог, как полумертвый зашевелился и даже попытался подняться. Я с размаху наступила ему на голову и со страху подскочила на аршин, хорошенько приложившись о соседний столик. Зазвенели разлетающиеся приборы, тренькнул разбитый стакан, охнули от недовольства пирующие купцы. Воровато оглядев заинтересованно затихшую харчевню, я решила дать деру, но Петушков неожиданно очнулся:
– Стоять!
Схватившись нетвердой рукой за липкую столешницу, Иван тяжело поднимался на ноги. На его бледной выбритой щеке чернел след от моей подошвы со звездочками. Гробовая тишина сменилась невообразимым шумом. Народ, словно очнувшийся от зимней спячки, яростно обсуждал случившееся. «Веселый поросенок» такого еще не видывал. Петушков попытался сфокусировать на мне пьяный взгляд:
– Тощая, кудрявая!
Я тоскливо закивала, высчитывая в уме шаги до выхода:
– Ну я пойду?
– Гра… гра… грамоту! – с трудом промолвил тот.
Мы с Динарой испуганно переглянулись.
– Какую, к лешему, грамоту? – пролепетала я.
– Твою!
Мысли мои метались в поисках пути к отступлению. Грамотку показывать было никак нельзя. Уж очень сложно объяснить стражам, отчего в ней черным по белому написано «профнепригодна, опечатана», а у пальца звездочки светятся. Твердо решив спастись благоразумным бегством, я крутанулась на каблуках, моментально заметив развалившегося на стуле старшину отряда – страшного человека, надо сказать: за несоблюдение правил он мог и лицензии любого мага лишить, и в карцер на трое суток упечь. Прикинув в голове перспективу провести ночь на нарах, я сдалась и с тяжелым сердцем вытащила из поясной сумки помятую надорванную бумажку.
Ваня грамоту изучал долго, цокал языком и старательно фокусировался на двоящемся документе.
– Слушай, – изумился он, дыша мне в лицо перегаром, – тут написано, что ты за… за… запечатана, в смысле, оп… оп… опечатана, а это что тогда?
Он попытался поймать пятерней хотя бы одну звездочку, дабы представить ее мне в качестве доказательства. Покосившись на старшину, я бодро соврала:
– Это фокус такой, я циркачка! – И виртуозно выхватила грамоту из влажных пальцев служки.
Тот недолго думая потянул за потрепанный уголок. С тихим шорохом бумажка разорвалась, превратившись в две неровные половины.