Как вырастить ребенка счастливым
Шрифт:
Один из наблюдателей, говоря об африканском племени и огромных знаниях ботаники, которыми обладали все его члены, отметил: «Они бы ни за что не поверили, что даже при всем своем желании я не смог бы запомнить столько же» [ 2 ] .
Я не говорю, что дикари от природы умнее нас, но мне кажется очевидным, что исковерканная личность может снизить естественный потенциал умственных способностей.
Если общество ожидает этого, то интеллект любого зрелого человека может запомнить и использовать невероятное количество информации. Даже в цивилизованном мире неграмотные, не имеющие возможности переложить основную ответственность за хранение информации на книги, обладают более развитой памятью, которая могла быть даже лучше, если бы они
2
Smith-Bowen E. Return to Laughter, London, 1954.
Установки, получаемые умом младенца, определяют диапазоны восприятия, которые он будет использовать в жизни. Ребенок ожидает в этом от своего опыта большого количества разнообразных подсказок. Кроме того, он ожидает, что специфика опыта, из которого он извлекает подсказки, окажется полезной и будет иметь прямое отношение к тому, что он повстречает в жизни.
Когда последующие события не отвечают характеру опыта, обусловившего его поведение, человек склонен влиять на события так, чтобы они стали похожи на первоначальный опыт, даже если это не в его интересах. Если он привык к одиночеству, то бессознательно устроит свои дела так, чтобы чувствовать схожее одиночество. Все попытки с его стороны или со стороны обстоятельств сделать его более или менее одиноким будут сталкиваться с сопротивлением человека, склонного к сохранению своей стабильности.
Человек имеет тенденцию поддерживать даже обычный уровень беспокойства. Если вдруг окажется, что беспокоиться не о чем, то это может вызвать куда более глубокое и острое волнение. Для кого-то, кто привык жить «на краю пропасти», полная защищенность и спокойствие становятся столь же невыносимыми, как и падение на самое дно пропасти. Во всех этих случаях действует тенденция поддерживать то, что должно было быть полным благополучием, заложенным в младенчестве.
Попытки радикально изменить устоявшийся круг общения или взгляд на успех и неудачу, счастье и несчастье встречают сопротивление встроенных в нас стабилизаторов, и наши намерения отлетают от них как от стенки горох. Волевые усилия редко способны сломить крепость привычки. Но иногда изменения в индивиде все же происходят под давлением внешних обстоятельств. Тогда стабилизирующие тенденции создают противовесы ситуациям, которые нельзя ассимилировать, как они есть. Если успех или неудача слишком велики для ожиданий индивида, то он может отвлечься, занявшись решением сложных, но знакомых проблем.
Если происходит необратимое изменение и все попытки восстановить статус-кво потерпели неудачу, то для адаптации к такому изменению необходимо прекратить борьбу, непредвзято посмотреть на вещи и подстроиться к новым жизненным обстоятельствам. Иногда для этого требуется болезнь или несчастный случай, который бы вывел жертву из игры на достаточно долгий период, чтобы она могла отдохнуть и направить силы в новое русло в соответствии с новыми требованиями. Для восстановления равновесия склонность к стабилизации может также позволить телу заболеть, если существует эмоциональная потребность побыть маленьким беспомощным ребенком и если присутствует человек, готовый играть роль матери. Простуда как короткая передышка — обычная реакция для восстановления баланса человеком, слишком далеко отошедшим от уютной для него степени благополучия или слишком изменившим своему обычному поведению.
Чтобы, жизнь была сносной, одним людям необходимо часто впадать в плохое физическое состояние (склонность к несчастным случаям), а другим нужно стать на всю жизнь калеками, чтобы выжить в условиях огромной потребности в материнской заботе, в развлечении или в наказании (см. ниже описанный мной случай). Третьим приходится делать себя хрупкими, чтобы поддержать нужное им отношение семьи; такие люди по-настоящему заболевают, только когда другие относятся к ним слишком плохо или слишком хорошо.
Одна моя знакомая была обременена чувством невыносимой вины; она может служить примером крайнего случая использования болезни для поддержания душевного равновесия.
Ни мне, ни даже, может быть, ей не известно, как относились к ней в детстве и из-за чего ее детский ум твердо усвоил, что она «плохая». Но остается фактом, что ее брат-близнец, которого, по всей видимости, терзало схожее чувство, покончил жизнь самоубийством в возрасте двадцати одного года. Ее совершенно иррациональное чувство вины, которое усугубилось чрезвычайной близостью к брату, возросло еще больше с. его смертью. Она принялась, искать наказания, которые могли бы компенсировать чувство вины и сделать жизнь более-менее сносной; Стабилизирующий механизм ее исковерканного чувства непрерывности, принимая во внимание условия культуры, в которой она жила, должен был оградить ее от возможности быть счастливой после смерти брата. Установка на вину, берущая начало еще в детстве и теперь обнаружившаяся в самоубийстве ее брата, не допускала удачи в ее жизни.
За несколько лет она родила вне брака двоих детей, одного от мужчины иной расы, а другого от неизвестного мужчины. Она сменила несколько работ, которые были просто унизительны для ее положения в обществе; заболела полиомиелитом и на всю оставшуюся жизнь осталась привязанной к инвалидной коляске; подхватила туберкулез в больнице, где ее лечили от полиомиелит та, лишилась одного легкого и серьезно повредила другое; красила волосы в совершенно не идущий ей красно-пурпурный цвет и смогла-таки испортить свою миловидную наружность; и стала жить с художником-неудачником, который был много старше ее.
Во время последней нашей встречи она сказала мне с присущей ей веселостью, что она убирала дом после вечеринки, упала с коляски и сломала одну из парализованных ног.
Она никогда не унывала и никогда не жаловалась. С каждым новым потрясением, все больше облегчавшим ее внутреннее бремя, она становилась все более радостной. Однажды я заметила, что, по моему мнению, потеряв здоровье, она стала заметно счастливее. Она без раздумий ответила, что никогда в жизни не была так счастлива.
Приходит на ум полдюжины подобных случаев. Несколько знакомых мужчин за длинными бородами или шрамами пытались скрыть привлекательную внешность, делавшую их жизнь неуютно легкой, а женщин — слишком доступными, что шло вразрез с их внутренним чувством непривлекательности.
Троих других мужчин и женщин привлекали только люди, которые не обращали на них никакого внимания.
Всякого рода неудачи обычно имеют причиной не посредственные способности, невезение или конкуренцию, но тенденцию человека поддерживать состояние, в котором он привык чувствовать себя комфортно.
Итак, создавая впечатление о своем отношении ко всему окружающему миру, ребенок задает нормы, которые станут эталоном его поведения на всю жизнь, с которыми он будет сравнивать все остальное, которыми будет все измерять и уравновешивать. Его стабилизирующие механизмы будут работать на поддержание этих норм. Ребенок, обделенный чувством, необходимым для формирования основы для полной реализации его внутреннего потенциала, вероятно, никогда не узнает чувства безусловной правильности, что было присуще его виду на протяжении практически всей его истории. Неудобства и ограничения, сопутствующие нехватке правильного опыта в детстве, неизбежно останутся частью его развития. Инстинкт не рассуждает. Он под воздействием огромного опыта природных законов предполагает, что в интересах индивида будет закрепляться в жизни в соответствии с его первоначальным опытом.
То, что подобный полезный механизм стал жестокой ловушкой, своеобразным пожизненным заключением в переносной тюрьме, настолько далеко от эволюционного процесса и настолько ново в истории жизни, что мы не находим в нашей природе почти никаких способов облегчить нашу боль. Правда, есть несколько способов. Есть неврозы и сумасшествия, защищающие обделенного человека от удара невыносимой реальности. Есть притупление чувств, устраняющее невыносимую боль. Смерть становится выходом для третьих, чаще всего для тех, кто дожил с сильной инфантильной потребностью в матери до зрелых или преклонных лет и теперь потерял человека, игравшего для него эту роль. Что бы ни случилось — партнер умер, убежал с секретаршей или что-то еще, — зависимый человек оставлен без всякой надежды найти новую опору и не способен жить с пустотой внутри и вне себя, пустотой, которую заполнял пропавший теперь человек.