Как выжить и провести время с пользой в тюрьме

Лозовский Виталий

В тот день все было как обычно, как и 18 лет до этого. Но когда я пришел домой с работы, на столе возле кресла не было газет. Я пришел в невероятное волнение, бросился на поиски жены и нашел ее в спальне в постели с каким-то мужчиной…"

"И вы убили ее в приступе ревности" — приходит на выручку адвокат.

"Нет. Я же сказал — я всегда после работы должен читать газеты. Но их не было — а это уже слишком…"

Беспредел. Спрос. Общак

Вечер добрый, всем кто читает эту рассылку. Меня зовут Дато, я по милости нашей доблестной милиции попал в тюрягу, как всегда подкинули наркоту, которую в жизни не пробовал, что такое и не знал. До суда отсидел на Бутырке. С одной

стороны я там понял как выживать, а с другой я потерял пол года жизни. Но то, что я увидел в тюрьме, у меня до сих пор отвращение к блатной жизни, да простят меня все блатные. Я вырос в городе Батуми, может кто не знает, но больше всех воров в законе было в Грузии, и я видя этих людей думал, что блатной народ самый порядочный мир, по крайней мере раньше так было. А сейчас у этих так называемых блатных у большинства нет ничего святого. Во первых, как только вошёл я в камеру меня никто не позвал даже на чифир, во вторых все передачки которые заходили в камеру 90 % отдавали так называемой братве. Человек не успевал передачку донести до своей шконки, как на него налетали эти смотряший и его свита и дербанили всё как лохмачи, в итоге человек не мог даже попробовать то, что приносили ему родные. Около решек спали только (они) и по одному, а мужики спали по три смены, тем более летом там так душно, что у людей сердце останавливалось, а (им) наплевать. Мужики голодные были, а у смотряшего под шконкой колбаса тлела, не говоря уж о чае и курёхе. Говорят, что общак дело добровольное, а ложить в общяк деньги, чай и курёху заставляли силой как рекетиры. Все смотряшие в камерах могли спокойно ходить к кумовьям с понтом поговорить на счёт положения, чтобы не контовали хату, а сами о чём с кумовьями говорили чёрт знает. А остальным нельзя было выходить к кумовьям. Я всё это сам видел и ни чуть не придумал, даже помню как звали смотряшего в хате, Вова Бомбей, правда, что Бомбей. После освобождения я закончил юрфак и сейчас работаю адвокатом, хочу помогать тем людям которые не виновны, но кому-то выгодно их посадить. Помню один инцедент на Бутырке случился. В хату к нам забросили молодого пацана, ну и как всегда смотряший позвал его к себе поговорить, кто, что и откуда. А он бедалага первый раз в этом дурдоме. И в один из дней шустряки смотряшего начали с ним о свабоде раскажи мол, как там. Ну а пацан без задних мыслей начал с ними разговаривать, они спросили у него девка то на свабоде есть? а он говорит конешно. Ну мол раскажи как ты с ней там в любовь занимаешся, она делает тебе минет, но верно она хорошо целуется и т. д. Пацан взял и ляпнул как и что. В итоге смотряший подвёл его поступок как ему было нужно и обьявил парня педиком. Ну и начали они его трахать кто в зад, кто в перед. Вот так испортили парню жизнь. Я извиняюсь если, что не так. Но к сожалению это так. Да поможет нам Господь Бог!!!

–

Что сказать, Дато. Понимаю твои чувства. То, что не цвет нации представляет братву, то это точно. Но и то, что ты написал о положении в хате, порядочный арестант не допустит. Это уже не братва, а ботва. А то, что они делали — чистой воды беспредел. Зачастую такой порядок поддерживается ментами, а творящие беспредел — кумовские отморозки, которые за обещание содействия более мягкому наказанию, лучшие условия и неотправку на зону, разыгрывают спектакли — кого надо ломают, опускают, создают нестерпные условия с тем, что бы ментам легче было затем с человеком "работать" и, естественно, стучат. Не знаю, как было в твоем случае, но обычно это так.

Дачку, конечно, по любому сам жрать не будешь — уделить внимание надо ("уделить внимание" — поделиться). Если хата маленькая, то обычно всем понемногу, если большая — кому посчитаешь нужным. Это чисто человеческое понятие. На общак уделить — дело святое, но, действительное, добровольное. Обычно это где-то в пределах 10–15 %. Правда, если кто зажмет дать на общее — вряд ли будет пользоваться уважением и сочувствием в будущем.

Я сам долгое время распоряжался общаком. Обычно это чай, сигареты, могло быть что-то съестное — вермишель, бульонные кубики, или белье — носки, трусы. Часть этого передавалась на общетюремный общак, другая оставалась в хате. Иногда люди заезжают прямо с КПЗ на полнейшем голяке. Кто-то уходит на этапы, кто-то приходит — людям нужно помочь. Святое — грев смертников (тогда они еще были). Много есть и других нужд, которые покрываются общим — в том числе "взятки". Например, за пачку сигарет можно удлинить прогулку на лишних полчаса, можно получить в хату ножницы, чтобы без спешки постричься, передать что-то из хаты в хату и еще много маленьких тюремных радостей.

Я прошел этапами немало тюрем и почти везде, при наличии малейшей возможности, нас "грели" общаковскими сигаретами, чаем, сахаром, медикаментами, какими-то приятными мелочами.

Поэтому если у тебя есть, и ты не уделишь или уделишь неоправданно мало, сами понимаете, кем вас будут считать остальные. Это называется арестантская солидарность.

Раньше, когда понятия были более крепкими, в камере вообще почти ничего личного не было. Если заходила дачка ("колобок", "кабан"), ее дерибанили на всех. На строгих режимах (т. е. не у первоходов) зачастую и до сих пор так.

Отобрать же что-то нельзя. Рано или поздно творящие беспредел наказываются. Сам был однажды свидетелем. Пришел этап, кстати, как раз с Бутырки, в Белгород и там они ждали отправки на зону. Сошлись в одной хате человек 20 и начали выяснять, кто есть кто. Один из мужиков указал на беспредельщика, бывшего смотрящего хаты, еще несколько подтвердили.

Короткая разборка — подвели, развели по понятиям и затем сзади чифирбаком так приложились к голове, что тот прогнулся и с него осыпалась эмаль. Эмаль посыпалась не только с него, но и, по всей видимости, в голове беспредельщика. (Чифирбак — это большая литровая или полторалитровая кружка, в которой обычно готовят чифир. Если используется в качестве ударного орудия, в нее кладут что-то тяжелое, пакет с сахаром, например). Дальнейшая судьба этого человека до окончания срока уже определена — презрение масс и нижайшее положение в тюремном обществе.

В общем — людские понятия все-равно превалируют над гадскими, чтобы там не говорили (понятия бывают людские, гадские, воровские, ментовские — все четко разделено).

В одном из предыдущих выпусков было письмо с воспоминаниями о малолетке. Там тоже описывалось о том, как дерибанят передачи — и были потом вопросы, что, мол, вы писали, отобрать ничего у зэка нельзя. Поясняю: малолетка — это отдельный случай, где практически беспредел возведен в закон. К этому мы еще будем возвращаться.

По поводу опускания — я уже об этом писал, даже дважды и еще буду писать. Кстати, если человек был опущен по беспределу, т. е. без достаточных на то оснований, назад ему уже все равно не вернуться. Могут только выразить сочувствие и опустить (а то и убить) незаконно опустившего, — вот, пожалуй, и все.

Дикие нравы. Но это тоже наша Родина, наша страна, наш образ жизни. Великая Русь.

Тюремные "развлечения"

Сегодня я хотел представить вам замечательную книгу, повесть, которую нашел в инете один из читателей (спасибо, Игорь!).

Алексей Павлов, "Должно было быть не так".

Вот очень подробно и реально описанный им достаточно типичный эпизод "развлечения" в тюремной камере глазами только что заехавшего арестанта, который даст вам представление о том, как на ровном месте можно подвести человека к чему угодно:

…Бритый хохол продвигается в сторону решки и, возвратившись, сильно бьёт по голове сверху вниз своего оппонента. Сразу вокруг них образуется свободное пространство.

— Алё, вокзал! Вы, двое, подойдите. — Под решкой оживление, у тормозов тишина. Оба послушно пробираются к дубку. На нижней шконке у решки спокойный парень распоряжается выключить телевизор и негромко, через дубок, задаёт вопрос:

— Ты его ударил?

— Конечно!

— Обоснуй.

— Слава, да он же меня дураком назвал! Все слышали, — убеждённо говорит хохол.

— Я не слышал.

— Другие слышали!

— Кто другие? — Слава говорит тихо, почти отвлечённо. — Лёха, ты слышал?

— Нет, я не слышал, — с удовольствием прикуривая, говорит парень с шконки напротив, тот, что лазит на решку. Слава обращает взгляд к тормозам, в его неопределённого цвета глазах прочитать ничего нельзя.

— На вокзале. Кто слышал?