Как выжить в тюрьме
Шрифт:
— Ну, я пошел. С вами хорошо, но без вас ещё лучше.
— Куда пошел? — удивилась дама.
— Обратно, в тюрьму. Куда же ещё?
— Так мы ещё не закончили.
Я приподнялся и открыл дверь.
— Подождите. Вот здесь написано, что у вас высшее гуманитарное образование. Вместе с тем, вы долгое время профессионально занимались спортом и даже работали в институте физкультуры старшим преподавателем на кафедре борьбы. Как это вы совмещали тренерскую работу и преподавание философии, да и зачем философу спорт?
— Это имеет хоть какоето отношение к моему уголовному делу или к вашей комиссии?
— Да
— Чтобы быть гармонично развитым человеком.
Белокурая дама понимающе вздохнула, переглянувшись с коллегами в белом:
— Мда, молодой человек, не мешало бы вас понаблюдать…
Я потопал обратно в зарешеченный холл.
Возвращаясь из дурки в тюрьму, я спросил у соседа по фургону, на чьем лице светилось глубокое внутреннее удовлетворение от общения с айболитами:
— Почему многие стараются подражать Наполеону? Ни разу не слышал, чтобы ктото косил под Байрона или изображал Гарибальди.
Сосед беззаботно расплылся в довольной гримасе:
— Если ты спрашиваешь обо мне, то я сам маленького роста, как тот, что из прошлого века. Биография Наполеона хорошо известна и легко запоминается. Засунул правую руку под рубашку на уровне сердца, повернул шапочку горизонтально — и готово. А Гарибальди попробуй изобрази. Ого! Кто определит, что это именно Гарибальди, а не ктото другой, даже если ты на него будешь похож, как две капли воды? Народто у нас безграмотный, историей интересуется мало, книг практически не читает, а здесь полная ясность — ни с кем не спутают.
— Хорошо тебе, — подключился к разговору бородатый очкарик, обеспокоенный судьбой Гонконга. — А я уже седьмой раз сюда еду — эти недоучки никак правильный диагноз поставить не могут. Наверняка, в Днепропетровскую психушку отправят, а там труба.
— Ты что, уже и там побывал? — оживился Наполеон, как белочка обгрызая на пальцах ногти. Бородатый хмуро свел брови и сплюнул кудато под лавку:
— Я, вообщето, сам по профессии психиатр. В Днепропетровске на практике был.
— Тогда можешь не волноваться, — успокоил очкарика Бонапарт, — врачи от пациентов мало чем отличаются. Будешь, как рыба в воде. Тебято сюда за что?
Бородатый полез в карман за сигаретой:
— Да, собственно говоря, ни за что. Так, пустяки. Старый шкаф выбросил с балкона в кусты, чтобы не тащить его на себе с девятого этажа. Пришел домой усталый после работы, а тут ещё лифт как на зло не работает. За что мы только кварт. плату платим? Думал, утром, идя на работу, остатки шкафа к мусорнику подтащить, чтобы под окнами не валялся, а тут на тебе — только разделся, только душ принял — беркутята с автоматами прибегают. Я даже поужинать не успел. Спрашивают: «Вы шкаф выбросили?». Я им без всякой задней мысли и отвечаю: «Ну я. Так что из того? Мой шкаф — что хочу, то и делаю.». А эти идиоты сразу стали дубинками по голове бить и наручники одевать. Откуда мне было знать, что в тех кустах парочка занималась любовью? Места себе другого найти не могли, а мне теперь изза них отдуваться.
Наполеон сокрушенно закачал головой, выражая глубокое понимание и поддержку. Спустя месяца полтора, идя по тюремному коридору, я случайно узнал, что бородатый не в первый раз таким образом избавляется от ненужной мебели и почемуто каждый раз с одинаковым результатом.
Тюремная камера встретила затхлым, прокуренным воздухом, глубоким унынием и паутиной под потолком. Сокамерники смотрели на меня, как на Христофора Колумба после далеких странствий:
— Братуха, как там, на свободе?
Как? Как? Словно я весь мир объехал за полдня в милицейском фургоне…
Интересно, чего мусора добились или хотели добиться, отправив меня на экспертизу в дурдом? Удостовериться в том, здоров я психически или нет? Так, для них наличие любого высшего образования, за исключением юридического, уже является признаком неполноценности. А врачи… Они беспомощны и, как марионетки, послушно выполняют все указания свыше. Стоит только комуто заикнуться, что арестованный нуждается в медицинской помощи или неподсуден по состоянию здоровья — как тут же такого врача обвинят во всех смертных грехах.
Увы, «спасение утопающих — дело рук самих утопающих», и эта старая фраза как никогда актуальна в тюрьме. Здоровые заключенные не нужны — они опасны, ими манипулировать и управлять намного труднее, чем больными людьми. Ни для кого не секрет, что чем больше заключенный будет болеть — тем меньше у него останется сил на борьбу с милицией, прокуратурой, судами… Тем спокойнее спится тем, кто его засадил.
Тюремщики пытаются сгноить нас в бетонных гробах, но мы обязаны выжить, и мы обязательно выйдем отсюда, пусть даже на зло всему миру. Как бы тяжело ни было, но Господь нас хранит, а трудности на то и существуют, чтобы испытать на прочность каждого из идущих, закаляя перед грядущими испытаниями. Самое трудное и интересное всегда впереди. Что бы ни случилось, какая бы ни выпала карта — мы не имеем права утратить присутствие духа. Сильных всегда ожидает награда, а слабые… Они — как одуванчики в поле. Ветер подул — и их уже нет.
Бороться с существующей Системой тяжело, но можно и нужно. Для этого, прежде всего, необходимо обладать устойчивой психикой и отменным здоровьем. О физических и интеллектуальных упражнениях в условиях тюремного заключения мы поговорим несколько позже, а сейчас затронем некоторые малоприятные вещи, с которыми, в первую очередь, приходится сталкиваться лицом к лицу в тюремной клетке.
Психические заболевания.
О чем заключенные меньше всего думают, так это о здоровье собственных мозговых извилин. Оно и понятно — крыша съезжает не спеша, не привлекая к данному процессу внимания со стороны окружающих. Когда же изменения в психике из глубин черепной коробки вылазят наружу, отражаясь на взаимоотношениях с окружающим миром, то на этом этапе, как правило, боржоми пить уже поздно.
Кто бы что ни говорил, но встретить в тюрьме заключенного со здоровой психикой, без какихлибо отклонений, на практике нереально. Это закономерный результат мощнейшего стресса (который, к тому же, не ослабевает, а наоборот — усиливается), умноженный на скотские, не поддающиеся никакой логике условия содержания заключенных. Безусловно, травмы психики (как и любые иные травмы) поддаются лечению, но, вместе с тем, ни одна из них не проходит бесследно, и большинство заключенных не восстанавливаются (даже после выхода на свободу) именно по причине застарелых психических травм, постепенно переросших в серьезные, трудно поддающиеся лечению заболевания.