Как выжить в тюрьме
Шрифт:
Както тюремщики ворвались с обыском накануне обеда. В тот день, утром, коллега по несчастью получил из дому продуктовую передачу, и мы только что закончили делать бутерброды с сыром. Всех, как обычно, загнали в отстойник. Вещи повытряхивали из сумок, раскидав вперемешку по полу. Веревки с сохнущим бельем оборвали, белье туда же — на пол. Часть бутербродов съели, остальные сбросили со стола.
Интересно, их что — дома не кормят? Хари такие, что дай Бог каждому так отъесться. А если и не кормят, то зачем ногами топтать? Лично меня это взбесило, остальным, смотрю, всё равно.
Я смотрел, как сокамерники монотонно собирали разбросанные в беспорядке шмотки, слушал, у кого что пропало. Ненависти не было. Только глухая злоба и презрение к самодовольным жлобам, наживающимся на чужом горе. Они настолько ничтожны, что даже взятки им никто не дает — не за что. Вот и приходится отбирать у арестантов всевозможные мелочи, чтобы не зря прошел рабочий день. Как они выражаются: «забрать у зека не в западло», а так — в порядке вещей. Мол, рассматривайте данное явление не как воровство, а как скромный вклад тюремного персонала в борьбу с преступностью во владениях местного феодала.
Подавляющее большинство надзирателей получает откровенное удовольствие от обысков как таковых. Они наслаждаются тем, что унижают других, сам процесс их привлекает больше, чем результат поиска. В этом отношении их трудолюбию можно только позавидовать. Не каждому дано с утра до вечера заглядывать в анальные отверстия в поисках запрещенных предметов.
В преддверии праздников оловянные солдатики заметно активизируются. По всей тюрьме проходят повальные обыски. Возвращающихся со следственки заключенных обыскивают по несколько раз. Найденные продукты, с большим трудом переданные с воли, отбирают — нужно ведь чемто закусывать.
Когда 30 декабря я возвращался в камеру около пяти вечера, тюремщики уже успели надраться как свиньи и весело гоготали, развалившись на стульях. На меня никто внимания не обращал, да и отбирать, по большому счету, было нечего — плитка шоколада, дватри апельсина, полуторалитровая пластиковая бутылка воды и стопка свежих газет. Пустяк для свободы и целое состояние как для тюрьмы.
Вода была самая обычная, негазированная. Половину я выпил на следственке, половина оставалась в бутылке.
— Что несешь? — подозрительно поинтересовался ковылявший гдето сзади тюремщик.
— Воду.
— Воду… — как эхо, задумчиво повторил спутник. — Почему воду?
До его извилин никак не могло достучаться, что пить, пусть даже прокипяченную, но техническую и ржавую воду опротивело до такой степени, что стакан с обычной чистой водой постепенно превратился в навязчивую идею фикс.
— Можешь понюхать, — предложил я тюремщику, подсунув бутылку под нос. Эта тварь не только понюхала, но и попробовала. Я посмотрел на его грязную морду, лоснящиеся от жира губы и понял, что допить остаток воды мне уже явно не суждено.
— Допивай, — я обреченно махнул рукой, думая как бы он пластиковую бутылку часом не отобрал, так как и её занесли в список запрещенных предметов.
Пока мы брели по подземному лабиринту, тюремщик добросовестно допил воду и, остановившись у дверей камеры, удивленно развел руками:
— Не вставляет.
Он всё ещё думал, что это какаято хитрая жидкость наподобие спирта, но только без запаха и без вкуса.
— Я ведь говорил тебе, что это вода.
— Вода… — снова эхом отозвался комок человеческой глины, и разочарованно хмыкнув, потопал вглубь коридора.
Вода абсолютно безвредна для организма, чего не скажешь о стиральном порошке фирмы «Ариэль», если употреблять его вместо еды. Вечно угрюмый сосед по камере впервые за несколько месяцев смеялся от всего сердца после того, как у него во время шмона нашли пакетик стирального порошка:
— Братуха, ты бы видел, как они его нюхали и пробовали на язык!
— Наверняка приняли за кокаин, — всунул свои пять копеек малолетка с верхней нары.
— В таком количестве? Ну ты даешь! Не знаю, за что они там его приняли, но граммов пятьдесят вынюхали, столько же съели.
— Хорошо, что не отобрали.
— Пришлось поделиться. Натуральный рэкет — с половины работают. В конце концов, кого за вымогательство посадили — меня или их?
Сосед побагровел от возмущения. Я его понимаю. Стиральный порошок купили, затем заплатили, чтобы занести в тюрьму, а в довершение всего половину пришлось отдать. Получается, что «Ариэль» не так уж и дешево обошелся.
Тюремное начальство вечно ноет, как проститутка, и жалуется то на долги, то на отсутствие средств для покупки самого необходимого. Вместе с тем, когда родственники арестованных хотят чтонибудь передать, им неизменно отвечают: «У заключенных всё есть. Тюрьма всем обеспечивает».
В тюрьме нет ничего. Даже элементарных мелочей, в отсутствие которых нормальный человек сразу и не поверит. Явно не от хорошей жизни практически все арестанты спят в одежде, не раздеваясь. Убийственная антисанитария, умноженная на отсутствие дневного света, вентиляции и чистого воздуха при температуре до пяти градусов по Цельсию. Люди теряют зрение, гниют в прямом, а не только в переносном смысле, но кому до этого дело? Проверяющим и всевозможным комиссиям показывают одни и те же образцовые камеры, где арестанты спят не на железных нарах, а на металлических сетках, и где линолеум лежит на бетонном полу.
Между тем, чтобы привести «места не столь отдаленные» в соответствие с международными требованиями Организации Объединенных Наций, принявшей ещё в 1955 году Минимальные стандартные правила обращения с заключенными, вовсе не обязательно поднимать вопрос о дополнительном финансировании пенитенциарной системы. Всё равно правительство денег не даст. Глупо надеяться на помощь со стороны государства.
Тем не менее, выход есть. Достаточно снять идиотские запреты, придуманные самим же руководством тюрьмы. Среди заключенных попадаются очень даже обеспеченные пассажиры, готовые за свои кровные сделать ремонт и укомплектовать тюрьму всем необходимым. Но за что в этом случае тюремщики будут брать взятки? Вот и придумали сотни всевозможных «нельзя», чтобы за определенную мзду все они превратились в «можно».