Как я бил Гудериана
Шрифт:
Вскоре на КП появился командующий 6-й гвардейской армией генерал Иван Михайлович Чистяков. Я никогда не видел его таким мрачным.
– Черт знает что! – говорил он. – По сто – двести танков прут и прут! «Тигры»… «Пантеры»… Не успеешь заделать брешь в одном участке – лезут на другом. Нет, такого я еще не видел! А какие у нас солдаты! Какие солдаты! Гвардейцы! Настоящие гвардейцы! И то не выдержали! Отступили. – Он вытер платком почерневшее усталое лицо: – Но окружить нас этим гадам не удалось! Чего захотели! Поймать в мешок моих гвардейцев!
Я пытался, как мог, успокоить командарма.
Как ни странно, но даже командарму порой трудно правильно оценить действия своих войск. Ведь эти действия – только малая толика в общей картине битвы, которая развертывается, скажем, в масштабах фронта, а иногда даже нескольких фронтов. Тут истинную роль армии, степень выполнения ею поставленной задачи может правильно оценить только высшее командование. Я был рад услышать впоследствии, что командование Воронежского фронта считало, что 6-я гвардейская выполнила поставленную перед ней задачу. Она хотя и отошла, но отошла организованно на заранее подготовленный рубеж, нанеся гитлеровцам огромные потери.
Только мы расстались с Чистяковым, как мне доложили, что на КП прибыл Александр Федорович Бурда. Мы в это время с Шалиным и Никитиным готовили боевой приказ на следующий день.
Бурда переступил порог избы, еле держась на ногах. Небритое лицо его было черным от копоти и усталости. Гимнастерка в пятнах пота. Сапоги в пыли. Таким мы его еще не видели. Он было поднес руку к шлему. Но я шагнул ему навстречу, обнял и усадил на скамейку:
– Ну, рассказывай по порядку.
Он облизнул пересохшие губы, попросил разрешения закурить. Глубоко затянувшись, начал:
– Товарищ командующий, потери…
– Без потерь на войне…
– Нет, таких не было…
Странно было слышать все это от такого командира, как Бурда.
– Ну, а каковы потери? – тут же вмешался Шалин. – Желательно знать цифры.
– О цифрах потом, – махнул я рукой. – Рассказывай, Александр Федорович.
И Бурда стал рассказывать. На их участке противник атаковал непрерывно. По пятьдесят – сто танков шли. Впереди «Тигры», «Пантеры».
– А с ними трудно, товарищ командующий. Бьешь по ним, а снаряды рикошетом отлетают.
– Ну и каковы результаты боя?
– Потери… Ужасные потери, товарищ командующий… Процентов шестьдесят бригады.
Можно было понять состояние Бурды. Незадолго до начала боев он принял бригаду. Это был его первый бой как комбрига. И вдруг такой непривычный исход: ведь обычно он умел воевать малой кровью, как говорили тогда. Брал противника хитростью…
Я попросил Шалина дать донесение, где значился боевой счет 49-й танковой бригады. Немецкие потери значительно превышали потери бригады
Я поднялся и пожал руку комбригу.
– Считай, что ты выполнил задачу. Главное, вы выстояли, не отступили. А сейчас иди к ремонтникам, поторопи их. Пусть поскорей восстанавливают машины. Я уверен, что на них вы еще будете воевать по-гвардейски.
Всю ночь 1-я танковая готовилась к предстоящим боям. В частях шли партийные и комсомольские собрания. Политработники в эту ночь не сомкнули глаз. Было совершенно очевидно, что для 1-й танковой наступили горячие дни.
Нас ободряло то, что командование фронта, сразу оценив серьезность положения на обояньском направлении, слева от нас выдвинуло еще два танковых корпуса – 2-й гвардейский генерала А. С. Бурдейного и 5-й гвардейский генерала А. Г. Кравченко. Правда, связаться с ними по радио нам не удалось, пришлось направить офицеров связи. Таким образом, вопросы взаимодействия были согласованы.
В три часа ночи противник возобновил атаки в полосе 6-й армии. Главный удар он наносил по-прежнему из района Томаровки на двух узких участках: южнее Коровино – Черкасское и Стрелецкое – Ерик; вспомогательный – из района Белгорода на Корочу. В воздухе непрерывно висели самолеты. Пыль заволокла рассветное небо. Казалось, наступило затмение солнца. Впереди стальным щитом двигались «Тигры» и «Пантеры», за ними легкие танки. Позади пехота на бронетранспортерах. Да, Никитин был прав: немецкое командование стремилось одним массированным ударом протаранить нашу оборону.
Утром противнику удалось потеснить части 52-й, 67-й и 71-й гвардейских стрелковых дивизий. Но гитлеровское командование не знало, что, закопанные на взгорках, спрятанные в стогах сена, на опушках перелесков его ждут танки пашей армии. О том, что нам удалось втайне от врага выдвинуться в боевые порядки 6-й гвардейской армии, подтвердили потом пленные.
Я уже говорил, что командующий Воронежским фронтом принял решение нанести мощные контрудары но вклинившемуся в оборону 6-й гвардейской армии противнику силами 1-й танковой армии, 2-го и 5-го гвардейских танковых корпусов. Нашей армии ставилась задача – 6 июля нанести контрудар в общем направлении на Томаровку.
Этот пункт приказа очень волновал нас. И не потому, что пугали большие по масштабам наступательные действия.
К этому времени в 1-й танковой сложилось общее мнение, что наносить танковым бригадам и корпусам контрудар при сложившейся обстановке просто нецелесообразно.
Ну хорошо, мы двинемся на немцев… Но что из этого получится? Ведь их танковые силы не только превосходят наши численно, но и по вооружению обладают значительным преимуществом! Этого никак не сбросишь со счета. Вражеские «Тигры» могут бить из своих 88-миллиметровых орудий по нашим машинам на расстоянии до 2 километров, находясь в зоне недосягаемости огня 76,2-миллиметровых пушек наших тридцатьчетверок. Словом, гитлеровцы в силах и с дальних рубежей вести с нами успешный огневой бой. Так следует ли давать им в руки такой сильный козырь? Не лучше ли в этих условиях повременить с контрударом, делать по-прежнему ставку на нашу тщательно подготовленную глубоко эшелонированную оборону?