Как я был вундеркиндом
Шрифт:
— Гриша скоро придёт, — ответил я и взял для Юли с полки ещё одну толстую книгу с картинками.
Мне сейчас не хотелось разговаривать. Я должен был собраться с мыслями. Мои мысли куда-то разбрелись, и мне надо было их собрать в голове.
Сперва я должен был разобраться, как мои учителя узнали, что меня будут показывать по телевизору.
Только через два дня я узнал всю правду. Мне её открыл Игорь. Оказалось, что
Но бабушка не удержалась и обзвонила всех моих учителей, даже молодого академика. Вот так все они оказались в тот час у телевизоров и видели мой триумф.
Раньше о человеке, который неожиданно становился популярным, говорили, что однажды утром он проснулся знаменитым. Теперь человек становится знаменитым ещё до того, как ляжет спать, то есть в ту минуту, когда его покажут по телевидению.
И тут начинается. Знаменитого человека узнают, ему не дают прохода на улице, просят, чтобы он дал автограф — взял бы да написал, как его зовут и как его фамилия, и ещё прибавил закорючку.
Э, я же совсем не умею расписываться. Надо срочно потренироваться.
Я сел за стол. Итак, начнём. В.Соколов. А теперь — закорючка. Какой-то хвостик жиденький получается, совсем как мышиный. Надо ещё разок попробовать. Вот теперь лучше. У меня вышел хвостик, за которым скрывается что-то огромное.
А что, если к моей фамилии добавить ещё одну? Был же "Семёнов-Тян-шанский". А я какой? Да пока никакой.
Поразмыслив, я решил отказаться от двойной фамилии. Если я, имея одну фамилию, не научился толком расписываться, то с двумя фамилиями мне никак не совладать.
А что значит "В" в моей росписи? Владимир, Валерий, Василий… Всё, что хочешь, но только не Всеволод.
Я вспомнил, что один знаменитый писатель подписывался "Вс.", и все сразу догадывались, что он Всеволод. Я хоть и не писатель, но уже знаменитый. Это мысль — буду расписываться "Вс. Соколов".
И вот что получилось у меня после неоднократных попыток:
Я уже готов был раздавать автографы налево и направо, как в дверь позвонили. Не спеша я пошёл открывать. Гриша!
Физиономия моего друга сияла, как солнце. Я смиренно склонил голову, чтобы с должной скромностью встретить поток похвал и восторгов, который, как я предполагал, собирался на меня обрушить Гриша.
— Ты знаешь, что произошло? — спросил Гриша.
— Знаю, — я опустил глаза.
— Ничего ты не знаешь, если дома сидишь, — фыркнул Гриша. — Весна на дворе…
Я был поражён. Неужели в мире ещё что-то произошло в то время, когда я устанавливал рекорд?!
— Ты телевизор глядел? — спросил я Гришу.
— Когда?
— Пару часов назад.
Гриша помотал головой:
— Некогда мне всякую ерунду глядеть.
Вот чудеса! Весь город, не отрываясь, смотрел по телевизору, как я устанавливаю рекорд, а этот шалопай и не думал глядеть. А ещё друг называется…
— И совсем не ерунду, — обиделся я. — Показывали, как я рекорд установил…
— Мировой? — быстро спросил Гриша.
— Пока не мировой. Рекорд города.
— Молодец, — Гриша пожал мне руку и распахнул куртку: — Помнишь, что я тебе обещал?
На Гришиной шее болтался бинокль в чёрном футляре.
— Помню, — ответил я, и сердце у меня радостно запрыгало.
— Сегодня всё увидишь, — даже причмокнул Гриша. — Погодка что надо. Пошли.
Я кивнул, мол, сейчас, мигом, но тут же остановился. А как же гости? А как Юля?
Я повёл Гришу к себе в комнату, познакомил его с Юлей и попросил у девочки прощения за то, что оставляю её в одиночестве.
— Идите, — разрешила Юля. — Я не буду одна — здесь столько книг.
Мы с Гришей осторожно прокрались по коридору, чтобы нас не засекли взрослые. Но они были так заняты беседой, что нам удалось проскользнуть незамеченными.
В лифте мы поднялись на двадцатый, Гришин, этаж и вошли в квартиру моего друга. Гриша сразу же потащил меня на балкон.
День был как по заказу: небо чистое, солнце яркое. Впрочем, я не очень удивился. В такой радостный день просто не мог, не имел права идти дождь.
Гриша припал к биноклю.
— Сверкают! — восхищённо сообщил он.
Я взял из рук друга бинокль, приставил к глазам и тут же зажмурился.
В лучах весеннего солнца нестерпимо ярко горели штыки на Кургане Славы.