Как я пришел в Сознание Кришны...
Шрифт:
Когда я поехал на встречу с полковником, сердце мое хотя и колотилось, но я чувствовал какую-то поддержку от Кришны. И эта поддержка, как ни странно, в данной ситуации пришла от маленькой девочки Малини, которой я останусь всегда благодарен именно за это. Пожалуй, самое удивительное в том, что Кришна может пользоваться самыми разными людьми, чтобы дать нам силу и поддержку, но нам нужно быть вечно благодарными этим людям. Это то, что требуется от нас.
Я пришел в гостиницу «Россия», где в номере меня уже поджидал полковник Белопотапов со своим помощником. У меня было ощущение, что он не сомневался в моем положительном ответе на его просьбу. Он видел, что в моем случае слишком многое положено на весы. Большая часть преданных в то время были людьми, которым нечего было терять, без особого положения в обществе, без особенных привязанностей. Но я в то время был включен в социум: у меня была карьера, собственное представление
— Ну, как, ты согласен?
— Нет, не согласен, это противоречит моим принципам, — поглубже вдохнув, выпалил я заготовленную заранее фразу.
Когда он это услышал, то закричал:
— Какие у тебя принципы, кроме четырех регулирующих?!
Я понял, что он хорошо осведомлен о нашей философии и практике. Потом он долго на меня кричал, топал ногами, но все прошло без особых последствий.
Какое-то время было ощущение, что они забыли обо мне, хотя понятно было, что они следят. И я хочу подчеркнуть особо одну вещь. В моей духовной биографии этот случай сыграл положительную роль, потому что заставил меня серьезнее относиться к сознанию Кришны. Я думаю, что в большинстве биографий других преданных можно проследить ту же самую вещь: внешнее давление помогало, а не мешало. Помогало становиться серьезнее, искреннее, помогало ощущать то, что этот выбор я делаю сам. Сейчас, когда все позволено, когда занятие преданным служением не представляет никакой опасности, у некоторых преданных складывается ощущение, что их кто-то заставляет этим заниматься. Но в то время именно это внешнее давление и сопротивление принятию этой практики помогало ощущать, что это нужно мне, а не кому-то еще.
Следующий большой процесс, который состоялся над кришнаитами, по которому проходила Премавати, Радха Дамодар прабху и некоторые другие преданные, отчасти связан со мной. Я волей-неволей оказался в гуще событий, потому что устроил в квартире, ключи от которой мне дал один сотрудник, празднование Гаура Пурнимы. И это празднование потом ставилось в вину многим людям, принимавшим в нем участие. Но мне до сих пор непонятно, как КГБ-эшники узнали об этом. Они вызывали меня на допросы и упоминали такие вещи, которые могли знать только люди, присутствовавшие там. В частности, мы разговаривали, по-моему, с той же Малини о переводе книги Сатсварупы Махараджа, и мне потом мадам Кузищева, которая вела следствие, упоминала об этом.
Но, пожалуй, самое любопытное для меня лично случилось в Ташкенте. Как-то, напуганный таким массированным давлением и допросами (каким-то чудом я не оказался в числе обвиняемых, а проходил просто в качестве свидетеля), я уехал в Ташкент. Там меня тоже вызвали в прокуратуру, и я сразу понял, о чем будет идти речь. В прокуратуре после окончания рабочего дня меня встретил следователь, он очень мило улыбался и сказал, что меня ждет приятный сюрприз в задней комнате, я прошел туда и увидел следователя КГБ, который вкрадчиво и долго стал мне что-то объяснять. Я не понял, чего он хотел, просто у нас шла долгая бессмысленная беседа, потом он назначил мне следующую встречу через несколько дней, и я пришел на нее. Потом были еще встречи, и казалось, что этому не будет конца. Все это было неприятно. Хотя по отношению ко мне не было никаких пыток, но чисто психологически это было ужасное мероприятие, что-то типа допросов, и я шел всякий раз туда, как на Голгофу. При этом я общался с преданными в Ташкенте, к тому времени там образовалась тесная группа.
И хотя я по-прежнему не считал себя серьезным преданным, но отношение КГБ настраивало меня на более серьезный лад. В то время мой дедушка, который занимал довольно высокое положение, понял, что у меня проблемы, и попытался как-то помочь, но ему ничего не удалось. Как только речь заходила о религии, люди пугались и сразу же отказывались помогать. Занятие религией приравнивалось к одному из самых страшных преступлений в советской России, потому что это подрывало идеологические основы.
Тогда произошел один случай, который укрепил мою веру в сознание Кришны. В какой-то момент все встречи, а их было где-то шесть-семь, стали проходить по одному сценарию. Я приходил в нервном, перепуганном состоянии, не понимая, зачем все это нужно, когда это кончится и какими последствиями грозит. Начиналась бессмысленная беседа, где я был жертвой, а следователь палачом. Но в какой-то момент, неожиданно для меня, роли менялись, я начинал ощущать силу, в основном из возникающей в звуке мантры в исполнении Харикеши Махараджа (тогда я очень много слушал его записи «Расы»), которая начинала звучать в уме, как по мановению волшебной палочки. Было ощущение даже, что она звучит вне меня. И когда я слышал этот звук, я чувствовал прилив сил и энергии, страх куда-то исчезал, я начинал вести себя свободно, без комплексов. И, наоборот, следователь как-то сникал, скукоживался и загнанно смотрел по сторонам. Это повторялось каждый раз, так что, идя на встречу, я хоть и был напуган, но знал, что в какой-то момент зазвучит мантра, и я почувствую себя веселым и наглым, а следователь очень испуганным. Закончилось это одним происшествием.
Следователь назначил мне очередную встречу, и приближение этого дня портило настроение, я думал об этом. Однажды, поздно вечером я возвращался с подпольной программы, которую мы устроили с ташкентскими преданными. Там был хороший киртан. Когда на своей станции метро, недалеко от дома, я шел по безлюдному переходу, то неожиданно увидел этого следователя. Первая мысль была: «Ну, все, окружили, за мною следят. Сейчас арестуют». Мы посмотрели друг на друга. И вдруг я понял, что он пьян. Может, он просто притворился, но, поскольку он пошатывался и смотрел на меня мутным взглядом, я поверил, что он очень сильно пьян. И этот ореол силы, который его окружал, рассеялся. Собственно, как я теперь понимаю, я сам позволил ему и всему этому карательному аппарату проникнуть в мое сердце и действовать там в виде страха, несмотря на защиту Кришны. Когда я увидел его в таком состоянии, с его обычной земной слабостью, то подумал: «Господи, это же несчастный, бедный, запутавшийся человек». В тот же момент страх перед ним и всем, что его окружало, ушел, и его место сменила жалость. Я шел и размышлял: «Несчастные люди. Они сами ничего не знают, пьют, у них те же самые человеческие слабости». И пока я шел, принял твердое решение, что больше не буду ходить на эти встречи. Внутри появилось какое-то чувство свободы, и этот человек перестал оказывать на меня то влияние, которое я сам позволил ему на меня оказывать. И в этом я вижу руку Кришны, избавившего меня от зависимости, в которую я сам себя поставил из-за своего страха и несовершенства. С тех пор я больше не ходил на допросы.
Несколько лет все было относительно спокойно, хотя в других местах проходили процессы, но в Ташкенте, несмотря на то, что мы проповедовали, все было тихо.
Это были одни из самых лучших лет в моей жизни. До сих пор с большой ностальгией я вспоминаю об этих годах, в них было что-то очень светлое, хотя мы в то время многого не знали. Но это немного сосущее ощущение опасности и в то же время ощущение себя неким героем, и проповедь в этой ситуации были пронизаны каким-то особым чувством.
Прошло несколько лет, и уже была организована моя поездка в Швецию, так как наш руководитель Киртирадж прабху хотел, чтобы я поехал туда и переводил. Все это время я занимался переводом или редактированием книг. Но мне не хотелось ехать, потому что я привязался к той, сладкой для меня ситуации: мне нравилась моя роль, то общество людей, которых я любил и которые ко мне хорошо относились. Поэтому, несмотря на его настоятельные просьбы, я оттягивал этот момент. И тогда Кришна проявился еще раз в моей жизни.
В начале, когда мне запретили защищать кандидатскую диссертацию, я продолжал работать в одном институте. И, так как все затихло, в какой-то момент мой шеф сказал: «А почему бы тебе не защитить диссертацию?».
И я ее защитил. И вдруг после двух-трех лет такого затишья, как гром среди ясного неба (это был уже где-то 86-й год), меня снова вызвали в прокуратуру и сказали, что на этот раз все очень серьезно, что про меня все знают, заводят на меня уголовное дело и хотят посадить. В тот же день меня уволили с работы. Я еще сделал несколько робких попыток устроиться на какую-то другую работу по своей специальности, но, куда бы я ни приходил, там уже все обо мне знали. Так что все эти попытки окончились неудачей. По последовавшим за этим событиям я понял, что в этом была воля Кришны. Жизнь моя переменилась.
Сколько бы я ни кричал, что хочу, чтобы все оставалось, как было, обстоятельства складывались вопреки моей воле. Еще примерно год я пробыл в Союзе, в Литве, переводил там тексты с английского, потом какое-то время жил в Петербурге и еще где-то. Но одно за другим события толкали меня к мысли: «Я должен уезжать». Вплоть до смешного. Например, в тот самый момент, когда меня вызвали в прокуратуру, и я мог понять, что мне здесь ничего хорошего не светит, мне пришло извещение, что на почтамте меня ожидает международная телеграмма. Это была телеграмма из Швеции, где Киртирадж от имени моей фиктивной жены писал: «Приезжай как можно скорее, я тебя жду». И когда эти два события произошли в один день, я понял, что это ни что иное, как Кришна, и сопротивляться бесполезно. Я начал оформлять свои документы. И тогда тоже было ощущение, что меня взяли за шиворот и вырвали из той ситуации, которую сам я не хотел менять.