Как я съел собаку
Шрифт:
Я ел, ел, думал, понимал, что внутри меня, в желудке, уже находится кусок этого доверчивого и беззащитного существа, которое, наверное, перевернулось на спину, когда Коля подманил его, и виляло хвостом…. Ел, пытался ощутить бунт в себе, а мне… было вкусно. Коля вкусно приготовил. Я думал, до последнего, что не смогу есть, а смог. И с аппетитом. А раньше не смог бы…. Раньше…. То есть один человек думал, другой — ел. Тот, который ел, был более… современным…, то есть лучше совпадал со временем. Тем временем — флотским. Моим флотским временем. А теперь бы я не смог бы есть собаку. Точнее, не мог бы ночью, на камбузе, с Колей И, узбеком-коком, на большом противолодочном корабле…. Больше не смог бы… наверное….
Я обнаружил в себе удивительные ощущения в те моменты, когда совсем было худо, когда меня сильнее всего… обижали, когда я делал то, чего не надо было делать, ни за что не надо было делать, то есть очень обидное что-то…, когда меня называли такими словами…, в общем, в такие моменты… — мне не было себя жалко.
Я не жалел себя, не обижался…. Мне было невыносимо жалко своих родителей и всех, кто меня любит или любил. Ведь они меня так любят, так ждут. Мама, ведь я для нее…. А отец…. Они меня так знают, что я такой и такой, что я единственный, единственный такой. Любят….
А меня бьют…, меня так сильно…. Меня нет…. Того, которого так любят, ждут…. Того единственного…. Его нету. Меня — того, нет. А мои родные об этом не знают. А меня нет.
Как их жалко. Мама писала письма каждый день. Посылки посылала. А мне было трудно есть печенья, которые лежали в этих ящичках. Мне было жаль нарушать положение вещей в уложенной мамой посылке. Эту посылку они посылали тому, кто махал им рукой из уходящего на восток поезда…. А этого мальчика уже нет. Посылка пришла не по адресу. Она пришла не к их милому, единственному, умному мальчику. А к одному из многих грязных, затравленных и некрасивых пареньков, который имеет порядковый номер и… фамилию,… эту фамилию один раз в сутки выкрикивают на вечерней поверке….
Мне было мучительно трудно прикидываться прежним…, чтобы отвечать на мамины письма Здравствуй, мамочка, … у меня все нормально…, кормят не плохо…, погода плохая, но скоро…, скучать не приходится, служба идет…. Целую, ваш сынишка… Не мог же я написать, что меня нет, что их сына нет, а есть другой. Но тогда этот другой должен был бы написать…. Да нет. Что я — идиот что ли. Я был матросом, а не идиотом. Все-таки.
И все время в голове звучало Хочудомой, хочудомой…
Я помню, как переночевал первую ночь дома…. Просто спал крепко, проснулся рано. Три года думал, как буду ночевать дома и что буду спать, спать…. А проснулся в шесть утра. Я проснулся в своей комнате… и думал А как дальше.. Вот я дома…, а хочу домой…, а где дом… Стоп! Где дом А дома нету!
Моя комната, конечно, осталась. Мама в ней все сохранила точно так же, как было. Все разложено, как в доме-музее. Но это не дом…. В смысле, желание ДОМОЙ было таким сильным, что переросло конкретный дом и я не помещался в нем, как не влез ни в одни дофлотские брюки. Но было в этом и что-то еще… ужасное……. Дома не было…! Меня не было…!
И жизнь была раньше какая Вот такая надо закончить школу — это значит впереди экзамены, сложный выбор института и пр. Потом ожидание армии, от которой никуда не деться, потом, на службе, постоянная мысль о доме…. В смысле, вся жизнь была накануне чего-то…. А…а…а теперь все,… впереди никаких канунов…. Живи и живи…, а не хочется…, а как….
А еще потом появилось время…и ощущение, что оно движется…, уходит, в смысле.
Многие же ребята так и остались на всю жизнь моряками. Они, может быть, водители, или кочегары, или плотники, но это только так… получилось, на самом деле они моряки. И каждое последнее воскресенье июля они одевают свою старенькую форму, встречаются в каком-нибудь традиционном для их города месте…, напиваются, обнявшись, поют, плохо Врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает. Плачут, скрипят зубами, сжимают кулаки до побеления косточек — не понимает же никто. Потом дерутся…, потом это долго обсуждается, потом мирятся, а потом опять кочегары и плотники…. То есть, то же самое, что а день пограничника или десантника, но немного лиричнее и тоньше. Стихия потому что такая…. Море.
Как я много знаю таких ребят….
Я уходил с корабля 27 апреля. Раз и навсегда. То есть я много раз сходил с корабля на берег, а потом поднимался на борт, но это не так. А в последний раз с корабля и с флота, в качестве русского матроса, я сходил в первый раз, и в последний, конечно. Перед этим я не спал всю ночь, не веря в то, что произойдет завтра. Завтра настало, я позавтракал, сделал все, что положено матросу, в последний раз, попрощался, сошел по трапу на пирс и ушел… домой.
Я сильно плакал. Я прощался с ребятами и плакал. Я записывал в книжечку адреса и свято… свято верил в собственные обещания всем написать…, приехать в гости…, принять всех у себя. А ребята толкались вокруг меня, волновались, видно было, что забыли или стесняются сказать что-то настоящее, стоящее…. И говорили, как обычно Ну, ты давай там…, моряк на суше не дешевка! — Дам!.. — Девкам там покажи, пока мы тут… — Покажу… — Не дрейфь ты там…. — Да не ссыте — как-нибудь разберусь…. А в глазах у всех была такая тревога, такая тоска, так легко было сосчитать, сколько им еще осталось… каждому… служить…, в глазах там было видно…. И еще — хочу домой в глазах….
А мне мысль, что завтра, а точнее, уже нынче, мою койку займет другой, впервые не доставила удовольствия. Все вертелось в голове и душе, что-то обрывалось… больно. Но невозможно было понять ничего. Ведь я так ждал этого дня. А завтра чего ждать А сейчас, уже сейчас… чего
Вдруг все стихло, ко мне медленно подошел командир, пожал руку, как-то так вздохнул Давай, не забывай, удачи тебе, спасибо за службу, — развернулся и ушел. А я подумал Боже, какой хороший, какой мудрый и справедливый человек, как я ему благодарен, …как я раньше этого не понял, я ему тоже напишу, нет, ему — первому. Сразу же напишу, обращусь по имени-отчеству, расскажу, как дома и как…вообще, как я ему благодарен, что таких мужиков… Ему приятно будет.
Я уходил по пирсу от корабля, оборачивался, махал рукой…. А над кораблем звучала музыка. Есть такая музыка…, гениальная…, марш… — Прощание славянки. А в этот раз он играл в мою честь. Со мной прощался Российский флот, от Петра Первого, Ушакова, Нахимова до…, я не знаю, … до нашего командира. Флот прощался со мной. Меня благодарили за все. И за то, что меня так сильно…, за то, что я писал в море, за японского летчика, за все три года…, за собаку…, за все. Все! Я оглядывался, рыдал и клялся, что всем напишу, всех люблю и жить не смогу без них. И это было в тот момент — правда! И ребята махали мне, кто-то плакал, даже из тех, ко-торых я знал едва…. Ну страшно же оставаться еще так надолго, особенно когда кто-то уходит… домой.
Российский флот. Весь! Российские моряки не спрашивали, каков числом враг, но где он!, Флаг и гюйс поднять! — и т.д. и т.п. Навсегда.
Пауза.
Никому не написал. Никого не повстречал…, даже случайно…. И слава Богу!
А о чем говорить Как мы о-го-го! Или А помнишь, как тогда… Ну, выпить, полчаса потолкаться по улицам, потом сказать Извини, ко мне никак нельзя, у меня там… И в ответ Ну, у меня тоже, понимаешь… Обрадоваться этому, пообещать звонить, сказать строго Ну, ты тоже звони, а то мы, сам видишь, не поговори-ли, а надо все обсудить, вспомнить. И расстаться…. А потом отплевываться и томиться несколько вечеров. Зачем