Как я воевал с Россией

Черчилль Уинстон

Проволочки в вопросе о Нарвике продолжались бесконечно. Хотя английский кабинет был готов оказать нажим на Норвегию и Швецию с целью получить согласие на транспортировку через их территорию материалов, посылаемых в Финляндию, он возражал против менее важного мероприятия — минирования норвежских вод. Первая задача была благородной, вторая — чисто тактической. Кроме того, каждому было ясно, что Норвегия и Швеция откажутся разрешить доставлять Финляндии материалы через их территорию, так что все равно из этого проекта ничего не вышло бы.

После одного заседания военного кабинета с чувством досады и раздражения я писал своему коллеге 15 января 1940 г.: «Мое беспокойство объяснялось главным образом теми ужасными трудностями, которые ставит

на пути конкретных действий наш аппарат ведения войны. Я вижу такую огромную стену помех, уже воздвигнутую или воздвигаемую, что сомневаюсь, может ли какой-либо план одолеть ее. Посмотрите, какие препятствия приходилось преодолевать в течение семи недель, когда мы обсуждали операцию в Нарвике. Во-первых, возражения экономических министерств: снабжения, торговли и т. д. Во-вторых, возражения объединенной плановой комиссии. В-третьих, возражения комитета начальников штабов. В-четвертых, коварный довод «не портите большого плана ради малого», когда в действительности было очень мало шансов на решительное осуществление большого плана. В-пятых, возражения юридического и морального порядка, которые постепенно были преодолены. В-шестых, позиция нейтральных стран, и прежде всего Соединенных Штатов. В-седьмых, сам кабинет с его многочисленными аспектами критики. В-восьмых, когда все было урегулировано, пришлось консультироваться с французами. Наконец, надо было согласовать вопрос с доминионами, где общественное мнение не изменилось в такой же степени, как в Англии, поскольку доминионы не испытали того, что испытали мы. Все это заставляет меня думать, что при нынешнем положении дел мы будем вынуждены просто ждать страшных атак врага, к которым мы не в состоянии подготовиться одновременно везде без того, чтобы пагубно не распылять наши силы.

Я продвигаю два или три проекта, но все они, я боюсь, рухнут под колоссальным натиском негативных доводов и сил. Извините меня, если Вам покажется, что я высказал свою озабоченность в такой раздраженной манере. Одно абсолютно несомненно: победы никогда не обеспечишь, идя по линии наименьшего сопротивления».

Вначале февраля, когда премьер-министр собирался в Париж на заседание союзнического верховного военного совета, он впервые пригласил меня с собой. Чемберлен просил меня встретиться с ним на Даунинг-стрит после обеда.

Главной темой, обсуждавшейся 5 февраля, была помощь Финляндии. Были одобрены планы отправки в Норвегию трех или четырех дивизий, чтобы убедить Швецию разрешить нам посылать материалы и подкрепления финнам и кстати добиться контроля над железными рудниками в Елливаре. Как и следовало ожидать, шведы не согласились, и, хотя была проведена большая подготовка, весь проект провалился. Чемберлен сам выступал от имени нашей страны, а различные английские министры, присутствовавшие на заседании, вставляли лишь незначительные замечания. Протокол свидетельствует, что я не сказал ни слова.

Верховный военный совет решил, что очень важно, чтобы Финляндия была спасена, что без подкреплений в количестве от тридцати до сорока тысяч обученных солдат она не сможет продержаться дольше весны, что одного нынешнего притока разнородных добровольцев недостаточно и что гибель Финляндии была бы серьезным поражением для союзников. Поэтому необходимо было послать союзные войска либо через Петсамо, либо через Нарвик, либо через другие норвежские порты. Операции через Нарвик было отдано предпочтение, так как она позволила бы союзникам «одним выстрелом убить двух зайцев» (то есть помочь Финляндии и отрезать немцам доступ к железным рудникам). чить свои усилия на подступах к Вийпури. Финнам не хватало боеприпасов, и их войска были истощены.

Пресловутая корректность, которая лишала нас всякой стратегической инициативы, в равной степени препятствовала всяким эффективным мерам по отправке вооружения Финляндии. До сих пор мы сумели послать финнам из наших скудных запасов лишь незначительное количество материалов. Во Франции, однако, к финнам проявлялось

более теплое и глубокое чувство, которое энергично поддерживал Даладье. 2 марта он согласился послать Финляндии пятьдесят тысяч добровольцев и сто бомбардировщиков.

Мы, конечно, не могли оказать помощь в таком же масштабе. Однако решили послать пятьдесят английских бомбардировщиков. 12 марта кабинет решил снова пересмотреть планы десантных операций в Нарвике и Тронхейме, за которыми должна была последовать высадка войск в Ставангере и Бергене как часть плана оказания более широкой помощи Финляндии. Эти планы должны были быть готовы к исполнению 20 марта, хотя необходимое разрешение от Норвегии и Швеции не было получено.

Между тем 7 марта Паасикиви снова отправился в Москву, на этот раз для обсуждения условий перемирия. 12 марта финны приняли русские условия. Все наши планы десантных операций снова были положены под сукно, и войска, которые сосредоточивались для этих операций, были частично рассредоточены.

19 марта Чемберлен выступил в палате общин. Ввиду усилившейся критики действий правительства в отношении Финляндии он довольно детально напомнил всю историю оказания Великобританией помощи финнам. Он совершенно правильно подчеркнул, что нашим главным мотивом было стремление уважать нейтралитет Норвегии и Швеции, и защищал позицию правительства, не спешившего предпринять такие попытки оказания помощи финнам, которые имели мало шансов на успех. Поражение финнов погубило правительство Даладье, глава которого оказал Финляндии столь заветную, хотя и запоздалую, помощь.

Часть 9

«Пакт четырех» и операция «Барбаросса»

В1940 г. Германия и Россия работали совместно настолько тесно, насколько это позволяло глубокое расхождение их интересов. Гитлер и Сталин имели много общего между собой как тоталитарные политики, и их формы правления были родственны одна другой. Молотов с сияющим взором встречал германского посла графа Шуленбурга при каждом важном случае и, грубо льстя, одобрял политику Германии и восхвалял военные мероприятия Гитлера.

Когда немцы предприняли нападение на Норвегию, он сказал (7 апреля), что «Советское правительство понимает, какие меры были навязаны Германии. Англичане, безусловно, зашли слишком далеко. Они совершенно не посчитались с правами нейтральных стран… Мы желаем Германии полного успеха в ее оборонительных мероприятиях». Гитлер постарался сообщить Сталину утром 10 мая о предпринятом им нападении на Францию и нейтральную Голландию. «Я был с визитом у Молотова, — писал Шуленбург. — Он поблагодарил за информацию и добавил, что, как он полагает, Германия должна была защитить себя от англо-французского нападения. Он не сомневался в нашем успехе».

Хотя эти выражения их мнения нам, конечно, не были известны до окончания войны, у нас не было никаких иллюзий относительно позиции русских. Тем не менее мы вели терпеливую политику, которая заключалась в том, чтобы попытаться восстановить с Россией отношения, основанные на доверии; мы полагались на ход событий и коренные противоречия между Россией и Германией. Мы сочли целесообразным использовать способности сэра Стаффорда Криппса, который и был назначен послом в Москву. Он охотно принял эту тяжелую и неблагодарную задачу. Советское правительство согласилось принять Криппса в качестве посла и объяснило этот шаг своим нацистским союзникам. «Советский Союз, — писал Шуленбург в Берлин 29 мая, — заинтересован в том, чтобы получать каучук и олово из Англии в обмен на лес. Нет оснований опасаться миссии Криппса, так как нет оснований сомневаться в лояльном отношении к нам со стороны Советского Союза и так как не изменившееся направление советской политики в отношении Англии исключает возможность причинения вреда Германии или жизненным германским интересам. Здесь нет ни малейших признаков, которые побуждали бы считать, что последние успехи Германии вызывают у Советского правительства тревогу или страх перед Германией».