Как я воевал с Россией
Шрифт:
В соответствии с этим 21 марта Иден дал указание нашему послу в Москве сообщить Советскому правительству об этих событиях, что он и сделал. На следующий день Молотов вручил ему письменный ответ:
"В течение двух недель в Берне за спиной Советского Союза, который несет на себе основное бремя войны против Германии, происходили переговоры между представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования — с другой".
Сэр Арчибальд Кларк Керр, конечно, объяснил, что Советы неправильно поняли то, что случилось, и что «переговоры», о которых идет речь, представляют собой лишь попытку проверить полномочия генерала Вольфа. Комментарии Молотова были грубыми и оскорбительными. "В этом деле, — писал (ж, — Советское правительство усматривает не какое-либо недоразумение, а нечто худшее".
Перед лицом такого потрясающего обвинения мне казалось, что лучше молчать, чем состязаться в обвинениях, и 24 марта я написал Идену:
"В данный момент эти переговоры прекратились. Они могут возобновиться в гораздо более важном районе, чем Италия. В таком случае военные и политические вопросы будут переплетаться. Русские, быть может, законно опасаются, что мы можем пойти на сделку на Западе, для того чтобы задержать их как можно дальше на Востоке. В общем лучше не посылать никакого ответа (Молотову), пока мы не снесемся с Вашингтоном, куда вам следует передать русское послание".
Необходимо было также предупредить наших военных командующих на Западе. Поэтому я показал оскорбительное письмо Молотова Монтгомери и Эйзенхауэру, с которыми я в это время наблюдал за операциями по форсированию Рейна.
Генерала Эйзенхауэра это сильно расстроило; его возмутили обвинения, которые он считал крайне несправедливыми и необоснованными, ставившими под сомнение нашу добропорядочность. Он сказал, что как командующий вооруженными силами он готов принять безоговорочную капитуляцию любой воинской части противника на его фронте, начиная от роты до целой армии, так как считает это чисто военным делом и имеет достаточно широкие полномочия, чтобы принимать такого рода капитуляцию, не спрашивая чьего-либо мнения. Если, однако, возникнут политические вопросы, он немедленно проконсультируется с правительствами. Он опасался, что если бы русских привлекли к обсуждению вопроса о капитуляции вооруженных сил, находившихся под командованием Кессельринга, то проблема, которую он сам мог бы урегулировать в течение одного часа, возможно, затянулась бы на три-четыре недели, что привело бы к тяжелым потерям для наших войск.
Эйзенхауэр дал ясно понять, что он потребовал бы, чтобы все войска, подчиняющиеся офицеру, предлагающему капитуляцию, сложили все свое оружие и оставались на месте до получения дальнейших указаний, с тем чтобы не было никакой возможности перебросить их через Германию для оказания сопротивления русским. Одновременно он постарался бы продвинуться через капитулировавшие войска как можно дальше на Восток.
Я и сам считал, что эти вопросы следует оставить на его усмотрение и что правительства должны вмешаться лишь в том случае, если возникнут какие-либо политические вопросы. Яне видел причины для огорчений в случае, если в результате массовой капитуляции на Западе мы дойдем до Эльбы или даже дальше — до того, как туда дойдет Сталин.
25 марта 1945 г. я писал Идену:
"… Мы должны спросить Соединенные Штаты, какова их позиция и согласятся ли они теперь, чтобы президент и я послали телеграмму Сталину и, во-вторых, чтобы эта телеграмма, как вы говорите, касалась и других вопросов, а именно: доступа в Польшу, отношения к нашим военнопленным, обвинений, ставящих под сомнение нашу добропорядочность в отношении Берна, вопроса о Румынии и т. д.
По-моему, русских нужно держать в курсе с самого начала, и мы должны действовать в соответствии с нашим долгом, нашими явными выгодами и нашим очевидным правом. Они требуют, чтобы им во всем уступали по каждому вопросу и чтобы они ничего не давали в обмен, за исключением военного давления, которое они никогда еще не оказывали в чьих-либо интересах, кроме своих собственных. Им следует дать почувствовать, что мы также имеем свою точку зрения. По моему мнению, военные представители в случае разногласий в переговорах должны обращаться к своим правительствам до того, как они придут к какому-либо выводу".
5 апреля я получил от президента поразительный текст его переписки со Сталиным. Вот эти телеграммы:
"Маршал Сталин — президенту Рузвельту. 3 апреля 1945 года.
Получил Ваше послание по вопросу о переговорах в Берне.
Вы совершенно правы, что в связи с историей о переговорах англо-американского командования с немецким командованием где-то в Берне или в другом месте "создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия".
Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить для немцев условия перемирия.
Я думаю, что мои коллеги близки к истине. В противном случае был бы непонятен тот факт, что англо-американцы отказались допустить в Берн представителей советского командования для участия в переговорах с немцами.
Мне непонятно также молчание англичан, которые предоставили Вам вести переписку со мной по этому неприятному вопросу, а сами продолжают молчать, хотя известно, что инициатива во всей этой истории с переговорами в Берне принадлежит англичанам.
Я понимаю, что известные плюсы для англо-американских войск имеются в результате этих сепаратных переговоров в Берне или где-то в другом месте, поскольку англо-американские войска получают возможность продвигаться в глубь Германии почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников — русских?
И вот получается, что в данную минуту немцы на западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией — с союзницей Англии и США.
Понятно, что такая ситуация никак не может служить делу сохранения и укрепления доверия между нашими странами.
Я ужз писал Вам в предыдущем послании и считаю нужным повторить здесь, что я лично и мои коллеги ни в коем случае не пошли бы на такой рискованный шаг, сознавая, что минутная выгода, какая бы она ни была, бледнеет перед принципиальной выгодой по сохранению и укреплению доверия между союзниками".
Это обвинение сильно разгневало президента. Его здоровье не позволило ему самому написать ответ. Генерал Маршалл составил следующий ответ, который Рузвельт одобрил. Ответ, безусловно, был составлен в достаточно сильных выражениях.
"Президент Рузвельт — маршалу Сталину. 5 апреля 1945 года.
Я с удивлением получил Ваше послание от 3 апреля, содержащее утверждение, что соглашение, заключенное между фельдмаршалом Александером и Кессельрингом в Берне, позволило "пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить для немцев условия перемирия".
В моих предыдущих посланиях Вам по поводу попыток, предпринимавшихся в Берне в целях организации совещания для обсуждения капитуляции германских войск в Италии, я сообщал Вам, что: 1) в Берне не происходило никаких переговоров; 2) эта встреча вообще не носила политического характера; 3). в случае любой капитуляции вражеской армии в Италии не будет иметь место нарушение нашего согласованного принципа безоговорочной капитуляции; 4) будет приветствоваться присутствие советских офицеров на любой встрече, которая может быть организована для обсуждения капитуляции.