Как закалялась жесть
Шрифт:
— Бородин!
— Я тебе дам — Бородин!!!
Елена оскорбительно засмеялась:
— Кто бы говорил?! От твоей коллекции художников-«передвижников» у нормального человека вообще крышу снесет.
Мать взвизгнула на пределе голосовых связок:
— Ты с ним вступала в половую близость? Отвечай, поганка!
— Да! — с наслаждением воткнула Елена. — Да! Да!..
Врет, думаю я. Ни с кем она не спала… то есть не вступала в половую близость, как изящно выразилась ее мамаша.
Елена — пока еще девственница,
Мать и дочь ругаются в будуаре. За плотно закрытой дверью. Я стою в коридоре возле кладовки, где они хранят контейнеры. Дверь в будуар, между прочим, хорошо звукоизолирована, — чтобы любовников не спугнуть случайными звуками из больнички, — так что в обычной ситуации ничего бы я не услышал.
Ситуация необычна. В руке у меня мобильник, в ушах — наушнички…
…Когда Неживой ушел, я выждал пару минут, залез под одеяло и перепрятал трубку к себе в карман бриджей. Еще выждал — только потом слез с кровати и заполз в каморку тети Томы. Эта комнатушка — единственное место в палате, куда телеглаз не может дотянуться. Мобильник я рассмотрел там. Крохотный аппаратик, из дорогих; раскрывается, как книжка. Включая его, я боялся, что понадобится вводить код, — вот был бы облом… Код не понадобился, экран благополучно загорелся. И все-таки облом состоялся. В телефоне не оказалось SIM-карты. Пытаться звонить кому-либо было совершенно бесполезно.
Зачем Неживой оставил эту штуку? Случайно выронил? Нет, невозможно. Он сделал это нарочно, разыграл спектакль! Вообще, с какими целями он столько времени торчал в палате? Очевидно, с несколькими сразу. Во-первых, поговорил со мною за жизнь… Действительно ли моя информация для него важна? Об этом можно только гадать… Во-вторых, ждал Елену, чтобы продемонстрировать ей свои чресла. О мотивах этого поступка не хочу даже предположений строить… Наконец, он подбросил мне неработающую «трубу». Зачем?
Задавая себе безответные вопросы, я тем временем вставил наушнички в уши, — машинально, не задумываясь, что делаю… и вдруг отчетливо услышал прерывистое всхлипывание.
Выдернул наушники — всхлипывание пропало. Вставил обратно — появилось снова. И тут я допер…
Дверь в каморку была открыта. Напротив двери, по ту сторону палаты, располагалась кровать, на которой лежал музыкант Долби-Дэн… вот он-то и издавал эти едва слышные звуки. Я развернул мобильник торцом в сторону Алика — и услышал в наушниках его тяжелое дыхание.
Неживой оставил мне спецсредство. Направленный микрофон, закамуфлированный под мобильник, — вполне вероятно, снабженный передатчиком. Шпионскую технику…
Эвглена с дочкой поднялись в будуар по боковой лестнице, минуя студию. О том, что мои девочки там, я догадался по неразборчивым воплям, внезапно грянувшим оттуда. Вот тогда я и решил проверить, каков мобильник в деле…
— …Вы хоть предохранялись? — омертвевшим голосом спрашивает Эвглена.
— Само собой.
Я отлично их обеих слышу. Ни стена, ни дверь — не помеха моим ушам, усиленным спецтехникой.
— Завтра проверим тебя на венерические заболевания и на внутренние инфекции.
— Мама, не сходи с ума. Какие, на фиг, венерические заболевания?
— И еще. Я нанимаю детектива, чтобы приглядывал за тобой вне дома. Служба безопасности в школе тоже будет предупреждена. Мобильника ты временно лишаешься, а все твои телефонные звонки я ставлю на контроль.
— Значит, мы уже не равноправные партнеры? — ехидно справляется Елена.
— Я — твоя мать.
— Ты — мое всё… Ассистировать тоже детектива пригласишь? А-а, поняла! Господина Лю — в операционную, меня — на кухню, обеды готовить. Рокировка.
— Никто тебя из операционной не гонит. Научись разделять семейные дела и бизнес.
— Отлично, давай разделим… шеф. Кто будет на Втором этаже убирать?
— Пока — ты.
— Я?! Одна?!
— А что ты предлагаешь?
— По очереди!
— Давай решим так: сегодня все-таки — ты… а завтра вернемся к этому разговору. Ну неужели ты не понимаешь, — в голосе Эвглены прорезалось отчаяние, — что я не могу… не могу — все сразу! Столько всего обрушилось…
Елена хмыкает:
— А детективов нанимать — можешь?.. Кстати, камера слежения что, уже сломалась?
— Виктор Антонович выключил. Сейчас, подожди… посмотришь…
Ага! Телекамера и правда не работала, зря я нервничал. Но теперь — лучше не рисковать… Я спешу в палату, на ходу засовывая в карман штанов и мобильник, и наушники.
Окончание разговора уже не слышу…
…Несколько секунд Елена разглядывала картинку на экране (два пациента смирно лежали на своих койках, а Старый бесцельно ползал по палате). Потом бросила в воздух:
— Трудно было предупредить, что наверху голый Виктор Антонович? Видела же, как я на Второй побежала! Хотела идиоткой меня выставить?
— Чушь-то не пори! — возмутилась мать. — Я что, по-твоему, специально?
— А что, НЕ специально?
— Деточка, я думала, он давно оделся! Мне и в голову не могло прийти, что он столько времени нагишом просидит! Как будто нарочно тебя ждал.
Может, и вправду ждал, подумала Елена. Отчего-то эта мысль была приятна. Голых мужиков она повидала на операционном столе, но Виктор Антонович — это было что-то особенное. На это стоило посмотреть… хотя бы просто посмотреть…
— Не о том мы говорим, Аленькая, — примирительно сказала мать. — Тетя Тома была такой безобидной, безвредной. Кому она помешала?
— Может, тому, кого она прошлой ночью опознала? — спокойно предположила Елена.
Мать и дочь столкнулись взглядами, как две соперницы на ринге. Обе явно хотели что-то сказать, и обе смолчали. Безмолвный поединок закончился ничьей: никто не смутился и не отвел глаз. Эвглена Теодоровна сообщила — с неким скрытым смыслом:
— Между прочим, этот парень, футбольный фанат, сказал мне, что видел ночью, кто Тому зарезал. Он якобы проснулся…
— Ну и?
— Что — ну? Отказался говорить! Наглец. Я собираюсь его как следует поспрашивать, без тебя не начинала.