Как закалялась жесть
Шрифт:
Идиот! Если ноги у тебя ополовинены, до фигур ли высшего пилотажа? Тогда я кручу «восьмерку» над головой, параллельно полу… раскручиваю, раскручиваю до предела… тонкий свист ласкает уши… просто идеально.
Ловлю чугунного солдатика в кулак…
Организм вспомнил, как это делается! Моторика работает! Ха-ха, девчонки, ждите!
Было время, я разбивал бутылки даже без грузика, самой струной.
Наконец последнее, что осталось. Раньше я прятал эту штучку в рукаве, прикрепив ее нитками, и лишь в особых случаях брил левую руку. Зачем брил? Затем, что если намотать струну на руку, а потом снять, — эффект эпилятора гарантирован. В нынешних условиях побрить единственную целую конечность я не имею возможности, так что придется поискать другой вариант.
Изготовленную «струну» я обматываю вокруг талии, поверх майки. Грузик и рукоятку затыкаю за резинку бриджей. Надеваю рубашку. Нормально: и размотать недолго, и когда носишь — незаметно. Правда, насчет быстроты — это когда у тебя есть обе руки… Ладно. Теперь придется носить рубашку, не снимая.
Певец, закрыв лицо забинтованными обрубками, беззвучно плачет; слезы текут по его красивому бледному лицу, впитываются в бинт… Я смотрю на него и думаю: как ни жаль мне этого парня, но выживет из нас двоих только один. Выбор жесток.
Вдруг подает голос Алик Егоров, забытый и нами, и нашими мучителями:
— Я видел, кто это сделал…
Подползаю к нему.
— Чего-чего?
С трудом повернув голову, он мне подмигивает:
— Ловко у тебя получается… вжик-вжик… ты ведь отомстишь?.. за меня…
— Если ты мне кайф не сломаешь.
— Не боись, не сломаю… Позови… этих. Я видел… кто прикончил их бабку…
— Звать-то зачем?
— Сос… кучился…
Эвглена Теодоровна взорвалась, как свето-шумовая граната:
— В чем дело, Саврасов?
— Все вопросы к нему, — показал урод на Алика. — Может, человек бредит, а может, решил помочь следствию.
— Я видел… ночью… кто убил тетю Тому… — сказал тот, улыбаясь. — Проснулся от боли…
Лучше бы не улыбался — сошел бы за нормального.
— И кто же?
Вместо ответа он поиграл язычком во рту. Удивительно похабное зрелище, если умеешь. Парень умел.
— И что сие означает? — осведомилась Эвглена.
— Хрен, — объяснил он.
— Правильно ли я поняла? Ты видел убийцу, но имя его не назовешь.
Он закивал, сияя. Она потемнела ликом.
— А если снова под нож, — сказала она. — Прямо сейчас.
— Катите колесики… Все для тебя… мадам…
— Язычок поганый отрежу.
— Стану… немым… спрашивай потом… у немого…
— На самом деле, конечно, начну с гениталий, — предупредила она.
Он хрипло закашлял — засмеялся.
— Я… бесполый…
— И без наркоза!
— Я… мертвец… ничего не чувствую…
— Так, — она огляделась, словно ища поддержку. Уродец уже забрался на свою койку и сидел там, изображая, что лично его эта ситуация не касается. Музыкант что-то напевал, вытирая слезы обрубками рук.
— Укол сделаю — все выдашь. Психохимию и мертвец почувствует.
— Отлично… кайф словлю… напоследок…
— Я еще вернусь, наглец — пообещала Эвглена Теодоровна. — С дочерью. Пусть поучится, как языки таким ничтожествам развязывать.
Она вышла, аккуратно закрыв дверь.
— I’ll be back, [15] — сказал Алик Егоров, подражая Терминатору, и хрипло закашлял.
Понедельник в этом доме был не самым тяжелым из дней. Наибольшая операционная нагрузка обычно приходилась на субботу-воскресенье, так что понедельник мог бы сойти за выходной.
15
Я вернусь (англ.)
Так и сегодня: клиентов не ожидалось. Это сильно упрощало дело.
Специалист по электронной безопасности пришел к полудню. Эвглена Теодоровна вызвала его вне графика — через контору, назначенную когда-то Пагодой. Обычно этого человека не приглашали на Второй этаж, но сегодня предстояло нарушить правило.
Зачем понадобилось вызывать специалиста по прослушке? Да потому, что слишком уж много Виктор Антоныч Неживой знал и о больничке, и вообще, о том, что в доме делается! Объяснений этому обстоятельству Эвглена Теодоровна находила всего два: либо их подслушивают, либо в доме завелся «крот». А может, и то, и другое сразу…
Для порядка специалист излазил с аппаратурой первый этаж. Доложил: чисто. Перебрался на второй…
В студию, бывало, поднимались посторонние. Крайне редко, однако всякое в жизни случается. Иногда сантехник понадобится, иногда электрик. Или, скажем, мастер по ремонту медицинского оборудования. В подобных случаях, когда дело касалось нужд Второго этажа, специалистов присылали высокие покровители. Гости, разумеется, были не в курсе, куда пришли и что это за дом, однако узнать лишнее боялись даже больше, чем хозяева боялись перед ними раскрыться. Думали, тайная элитная больница от неназываемого крутого ведомства (так им говорили в конторе). Что по внешним признакам походило на правду.
…Музыкант Данила и фанат Егоров лежали под медленными капельницами, подававшими в кровь кетамин и дроперидол: их отправили поспать часок-другой, чтоб случайно не вякнули чего. В подобных случаях Эвглена всегда так поступала. Саврасова — не тронула. Доверяла его благоразумию. Саврасов был проверенный пациент: он давно уже вел себя весьма благоразумно. И вообще, он был не пациент, а муж, — поди, не чужой человек.
Специалист начал с визуального осмотра, в частности, снял со стен и осмотрел сзади все картины; вывернул из стен шурупы, на которых висели картины, снял вентиляционные решетки, проверил патроны обычных ламп и держатели ламп дневного света. Буквально обнюхал окна…
— Устаревшая система, — сказал он хозяйке.
— Вы о чем?
— Об оконных пакетах. (Окна студии состояли из блоков, наполненных инертным газом, исключающих вибрацию стекол. ) Лучше бы вам установить более современные — с волнистой поверхностью стекол.
— Установим…
И началось настоящее дело: гость пошел вдоль стен, манипулируя какой-то штуковиной с экранчиком. На людей, лежащих на койках, он старался, по мере возможности, не смотреть. Впрочем, сами койки вынужден был исследовать.