Как запело дерево
Шрифт:
— Разрешите, я кончу работу, — сказал Венсандон.
Дедушка не возражал, и Венсандон взялся за прерванное дело. Хотя его огромные руки казались такими неуклюжими, они ловко управлялись с самыми мелкими и хрупкими вещами. Венсандон объяснил, что шлифует колесико для замка шкатулки с секретом. Он все делал из дерева, даже замки и петли. Металл для него был только помощником.
— Дерево, — говорил он, — материал благородный. Оно живое, всегда живое. Металл только на то годится, чтобы делать инструменты для работы по дереву. А дерево…
Когда он так говорил, у него даже глаза становились другие.
Венсандон
Он говорил о нем как о живом существе, как о родном человеке, с которым прожил долгие годы. Из дерева он мог сделать все что угодно. И шкатулочки с инкрустацией из слоновой кости и затейливой мозаикой. И столики на таких тонких ножках, что на них и дохнуть страшно — как бы не упали.
Всюду по стенам мастерской лежали на полочках, висели на крючках разные инструменты. Здесь были рубанки всевозможных размеров и формы, ножовки, стамески, долота, фуганки, лобзики, циркули и еще всякие другие инструменты, о которых дети и слышали-то впервые. А еще были банки с клеем, бутылки с лаком, круги воска — и повсюду дерево. Дерево всех цветов, всех видов, всех пород.
Изабелла из любопытства подошла к маленькой дверце и взялась было за ручку, но Венсандон подбежал и сказал:
— Нет-нет, сюда нельзя. Это у меня секретная комната.
Изабелла вспомнила про комнату Синей Бороды, но только засмеялась: она уже давно ничему такому не верила.
— Секретная, — повторил Венсандон. — Вот запоет твое дерево — тогда все узнаешь.
Промелькнуло лето, каникулы; кончились чудные прогулки по полям и лесам. Дедушкины деревца росли хорошо. На них уже садились птицы. К концу каникул листья на деревьях пожелтели, и скоро осенние ветры унесли их вдаль. Казалось, маленькие клены умерли, но Жерар с Изабеллой знали: они только уснули на зиму.
Надо было учить уроки, а они были трудные, и дети забыли про большой клён и обещание Венсандона. Однажды утром, в выходной день, незадолго до рождества, дети проснулись и поняли, что опять выпал снег. На дворе было тихо-тихо, а свет, пробивавшийся сквозь щелочки в ставнях, был яснее обычного. Было холодно, но они сразу вскочили.
— А как же птички? — сказала Изабелла. — Надо их покормить.
Она побежала открыть окно, чтобы насыпать зерен, и вдруг увидела: по заснеженной тропинке идет, покачиваясь, заводной кролик.
— Венсандон! — закричала она. — Венсандон идет!
Это в самом деле было он, и на нем была та же серая шуба и шапка с ушами, только теперь он нес под мышкой большой сверток в коричневой бумаге. Старик шел медленно, с трудом отыскивая дорогу среди сугробов. Он прошел мимо двух маленьких кленов, чуть заметных в сероватой дымке, шапка его мелькнула над забором и пропала.
— Он, — шептали дети. — Правда, он!
Они не знали, что несет Венсандон, но сердце у них в груди заколотилось сильнее. Как только на каменном крыльце зашаркали подошвы старика, Жерар побежал открыть дверь. Множество крохотных снежинок ворвалось вслед за Венсандоном. Огонь в печке зашумел сильнее — и снова все стихло. Все четверо молча глядели на Венсандона, на его туго перевязанный сверток. Тот положил сверток на стол, снял очки, долго их протирал, опять надел, высморкался и подошел к огню, шумно потирая большие, шершавые, как терка, руки.
— Хорошо у вас… Тепло… Не то что на улице, — сказал он.
Дети умирали от нетерпения. Они стояли по обе стороны от стола, глядели на сверток, но дотронуться до него не решались. Старику, похоже, нравилось томить их ожиданием. Он посматривал на них краем глаза и хитро улыбался бабушке с дедушкой. Наконец он обернулся и сказал:
— Что же вы стоите? Ведь не я должен его развязывать?
Четыре ручонки взметнулись разом. Узлов было много — и всё тугие.
— Бабушка, дай ножницы!
— Нет, — сказал Венсандон. — Надо учиться терпению и бережливости. Развяжите все узлы и ничего не порвите: веревка и бумага мне еще пригодятся.
Пришлось еще потерпеть, поломать ногти, даже поссориться. Бабушка и дедушка — им тоже не терпелось — следили за каждым движением внуков. Наконец бумагу развернули. Внутри оказался длинный полированный деревянный футляр. С одного конца он был шире. Венсандон не спеша подошел и открыл его.
Там, на зеленом бархатном ложе, покоилась скрипка.
— Вот, — тихо сказал старик. — Только и всего. Кроме струн, бархата и конского волоса для смычка, все это я взял в вашем клене.
— Боже мой! — всплеснула руками бабушка. — Боже мой, какая красота!
— Вот это да… — шепнул дедушка. — Я всегда знал, что руки у тебя золотые, но такое…
Старый мастер улыбнулся, разгладил усы и сказал:
— Теперь понимаете, почему я не пустил вас к себе в сушилку? Вы бы увидели там скрипки, гитары, мандолины, всякие другие инструменты — и сразу бы догадались. Да, я скрипичный мастер, делаю скрипки. А клен, знаете ли, поет лучше всех деревьев.
Он медленно потянулся к скрипке и с трепетом погладил ее своей огромной рукой.
— Ну, — сказал он Жерару, — хочешь поиграть? Хочешь, чтобы твое дерево запело? Возьми, не бойся, она тебя не укусит.
Мальчик вынул скрипку из футляра, взял ее, будто настоящий музыкант, и провел смычком по струнам. Раздался страшный скрип. Бабушка зажала уши. Мирно спавший кот с перепугу вскочил и удрал под буфет. Все рассмеялись.
— Ничего себе запело! — сказал дедушка.
— Ему еще надо поучиться, — ответил Венсандон, взял скрипку и прижал подбородком к плечу.
И вот старый мастер с большими руками заиграл. Он играл и медленно шел по комнате к окну. Дети смотрели и слушали, затаив дыхание.
Нежная-нежная музыка, казалось, рассказывала какую-то старинную легенду, прилетевшую из давних веков, как ветер и птицы прилетают из дальних стран.
Венсандон играл, и в его скрипке пела душа старого дерева.
МАРСЕЛЬ ЭМЕ
Павлин
Перевод Н. Мавлевич
Как-то раз Дельфина и Маринетта сказали родителям, что не желают больше носить сабо. А началось все вот с чего. Недавно у них на ферме целую неделю гостила Флора, их взрослая кузина из города. Флоре скоро должно было исполниться четырнадцать лет. Месяц назад она сдала выпускные экзамены, и папа с мамой купили ей часы, серебряное колечко и туфли на высоком каблуке. Одних только нарядных платьев у нее было целых три. Одно розовое с золотым пояском, другое зеленое с шелковыми оборками на плечах, а третье кружевное. Флора никогда не выходила без перчаток. Она то и дело смотрела на свои часы, изящно оттопыривая локоток, и все время болтала о нарядах, шляпках и прическах.