Как же трудно быть богом
Шрифт:
Видимо преобразование энергии далось ему очень легко.
– Задержи его!
– прорычал я тяжело дыша- Но не смей помирать.
Я послал псу мысленный образ основных Атак гончей, та была под действием рабского ошейника и била в целом примитивно и однотипно. Это и спасало меня от смерти все эти секунды. Однако мощь ее ударов осталось прежней, также как и скорость, а также свирепость. Всё это дополняло полное отсутствие инстинкта самосохранения, короче говоря тварь оставалась очень опасным противником.
Я же бросился в дом. На то, чтобы надеть доспех или усилить зачарование на булаве времени
Тем не менее я знал, что может мне помочь.
По пути я крикнул слугу, но деда дома не оказалось, было надежда, на то что он обладает достаточной мощью чтобы справиться с этой тварью.
Сестры тоже нигде не было видно...
Я стремительно перебрав ступеньки и жадно зачерпывая воздух в горящие лёгкие, распахнул сундук и достал со дна кинжал.
Если от брони и дубины скорее всего проку не будет, слишком велика разница в классе, то кинжал с первого своего появления меня заинтересовал. Он каким-то образом сопротивлялся моему взгляду, скрывая какие-то свои чёрные тайны. А это очень многого стоило, и говорила о том, что артефакт очень-очень-очень непростой.
Я до боли в костяшках сжал резную рукоять. Глянул на лежащую рядом броню и проигнорировав её бросился вниз. Сейчас дорога каждая секунда. Чтобы одеть эту громоздкую штуку и застегнуть всё как надо, мне понадобится не меньше минуты. Да и защиты броня даст максимум на один удар гончей, что просто не существенно.
В груди я почувствовал щемящее чувство. Давно я его не испытывал. Очень давно.
Это чувство беспокойства, причём рождалось оно не от гормонального фона текущего тела, а где-то из глубины души. Чувство беспокойства за близкого. Беспокойство за жизнь Филиппа. Когда же этот блохастый кусок меха успел стать мне дорог!?
Я никогда не отличался особой сентиментальностью. По крайней мере не показывал это. Однако в глубине души за показной грубостью, я всегда глубоко ценил и уважал тех кто были искренне преданны мне и любили. А собаки — это делать умели и совершенно не стеснялись показывать свои чувства.
Я вытер уголок глаза рукой и толкнул тяжёлую входную дверь. И очень вовремя успел вернуться.
Я увидел, что Филип нарушил мой приказ... Но у него была веская на то причина.
В самом углу забора стояла моя сестра, и широко раскрытыми глазами смотрела на адскую гончую. У неё был плюшевый мишка, а сама она была одета в пижаму. Она стояла, вжавшись в забор и тряслась.
Прямо перед ней стоял Филипп. Пес хрипло рычал, а в районе груди у него зияла рваная рана. С одного бока торчала сломанное ребро, прорвав толстую кожу как пергамент.
Гончая стояла напротив , выпялив язык, она тоже тяжело дышала.
Один её глаз потух, ошейник раскалённой-алым светился на шее и так разогрелся что дымился, противный запах палёной шерсти вперемешку со сладким ароматом крови заполнил двор. Всё внимание гончей было сконцентрировано на Филиппе.
Я быстрым скользящим шагом двинулся к ней за спину. Рукоятка кинжала потеплела, кажется, артефакт тоже радовался предстоящему веселью.
Интерлюдия.
Она плохо помнила раннее детство. Воспоминания начинались лет с четырёх.
Тогда о на так же сжимала в трясущихся руках единственную игрушку. Серого мишку, с двумя перламутровыми пуговицами заместо глаз.
Она помнит, как бродила по огромному страшному лесу, населённого чудовищами. Она шла очень тихо и старалась не шуметь, и возможно поэтому её не трогали. Она видела, как чудовища разрывали друг друга, высасывали кровь, топтали кости. Чудовища были разного вида и размера, от темных волков, медведей и обезьян, до гидр, драконов и великанов размером с их текущий особняк.
В голове при этом отчётливо отпечаталось слово «Демоны».
Она бродила по лесу несколько дней, и в конце концов заметила , как за ней увязался маленький щенок. Щенок был совсем молодой, примерно с неё размером, кажется он сам потерялся в этом огромном лесу. Она не стала его прогонять и в то же время не знала, что ему сказать. Идти вместе с ним было как-то спокойней.
Они брели по этому ужасающему лесу ещё один день. Ближе к вечеру, когда она хотела нарвать ягод в кустарнике на небольшом холме, обнесённым каменными плитами, на неё напала костяная тварь. Она запомнила ядовито-зеленые глаза, длинные кривые зубы и цепкие резвые лапы с острыми как бритва когтями.
В тот момент она испугалась больше всего на свете. Она попятилась назад и поскользнулась на мягкой глине, кубарем скатилась вниз и открыв глаза увидела перед собой в нескольких шагах тварь.
Она зажмурилась и выставила вперёд руки.
Никто кусать её не стал.
Она услышала, звуки борьбы и воинственный рык. Щенок что сопровождал её, без малейшего страха бросился на костяного чудовище. Он разорвал гигантскую некрокрысу с себя размером, но и сам серьёзно пострадал...
Прямо сейчас Анжелика стояла совсем как тогда в детстве и смотрела на Филиппа. Кажется, история повторялась...
Она переключила внимание на брата. Никогда ещё она не видела его с такой стороны. Обычно в это время он где-то по городу пьянствовал, играл, или грубо бурчал что-то в ответ на любые её слова.
Несколько дней назад он вернулся домой жутко пьяный. Она боялась, что на утро он снова начнёт её ругать с похмелья. Как делал до этого десятки раз.
За то, что она такая никчёмная и ничего не может, за то, что плачет по ночам, за то что вспоминает вечно смеющегося отца и не называет своего брата главой семьи. За то, что хочет вновь хочет почувствовать тепло совместных посиделок, за настолками с отцом и братом, как в старые добрые времена.
Много за что.
В какой-то момент она даже начала верить, что она во всём виновата. И в смерти отца, и в упадке рода, и даже в том, что её старший брат постоянно проигрывает... Но с того самого утра он стал так похож на отца. Эта тёплая улыбка, дружелюбный тон и какая-то удивительная внутренняя сила.