Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы
Шрифт:
Почему в ней сверкают янтарные злобные глаза? В сотую долю секунды его мозг «проявил» принятое изображение, и ученый различил впереди себя снежного барса, изготовившегося к прыжку, оскалившегося, с подрагивающим хвостом. Ученый не успел вспомнить, что за секунду барс одолевает прыжком пятнадцать метров, и значит, пять он одолеет за треть секунды, — это сделало подсознание. И одновременно о тем, как он молниеносно вскинул ружье, еще молниеноснее мелькнула мысль:
«Поздно!» В тот самый миг сзади него послышалось рычание. Удар в локоть, выстрел. Ружье отлетело в траву. Барс почему-то не прыгнул, а тоже зарычал
Василий Кузьмич обернулся, увидел искаженное лицо Руми, его горящие глаза, напряженное тело, словно он собирался прыгнуть навстречу барсу.
Руми стоило большого труда вернуться в прежнее состояние. Улыбка тронула его губы, а глаза все еще меняли выражение. Наконец он улыбнулся по-настоящему и проговорил, вспоминая только что пережитое, отвечая на свои мысли:
— Значит, не разучился…
— Чему? — спросил Василий Кузьмич.
— Слышали, как я крикнул? Этому меня научил дед. Он говорил: «Если сможешь так крикнуть, и тигр и барс не тронут тебя — уйдут».
— Фирменный секрет племени? — пошутил Василий Кузьмич и, сразу став серьезным, добавил: — Вы спасли мне жизнь, спасибо.
— Нет, это благодаря вам мы из дичи превратились в охотников, — ответил Руми. — Если бы не вышли на след, зверь мог выбрать более удачный момент для прыжка. Барс или очень голоден, или ранен. Иначе он бы не спустился с гор и тем более не охотился за людьми.
Василий Кузьмич посмотрел вверх, на возносящиеся скалы, где в поисках пищи бродят киики [1] и архары и где властвуют барсы и орлы. Он перевел взгляд на Руми и впервые отметил, как весь облик этого человека соответствует окружающей природе: выверенный прищур глаз и смуглая кожа, гибкая легкая фигура, наклоненная вперед. Вот только болезнь слегка исказила его облик.
1
Киик — горный козел; архар- горный баран.
«Место, где живет человек, привязывает его к себе и накладывает свой отпечаток. Оно проникает в человека, поселяется в нем навсегда, становится частью его, — думал Василий Кузьмич. — Раньше так было всегда. Но теперь печать местности затмевается печатью профессии. Все больше и глубже. Затрагивая даже интимные стороны характера. Затушевывая и стирая национальные черты. Хорошо это или плохо, когда работа, которую выполняет человек, постепенно становится самым важным и определяющим в нем?..»
Его отвлекло от своих мыслей восклицание Руми. Над ними как раз пролетела огромная птица. Она тяжело взмахивала крыльями, неся в лапах какую-то добычу.
— Сильная птица, однако! — с восхищением сказал Руми. — Это орел-ягнятник. Молодого архара взял. В воздухе никому не хочет уступить власти. На самолет нападает…
— А зайца взять не может, — засмеялся Василий Кузьмич.
— Да, волка берет запросто, а зайца — никак, — развел руками Руми. — Длинноухий тактику против орла придумал: ложится на спину и барабанит ногами по воздуху. Орел устанет низко над землей висеть, поднимется — заяц опять бежит. И так повторяет свой прием, пока не доберется до укрытия. Охотники говорят: «Заяц зенитки включил». Под удар его задних ног орлу лучше не попадать…
Руми умолк, нагнулся, поднял несколько камешков:
— А здесь, однако, имеются выходы медной руды. Надо эти места на карте отметить.
Он вытащил карту, а Василий Кузьмич раскрыл записки Сейкила:
— «…И земля становится желтой, и камни начинают сверкать по-особому. Ты проведешь там ночь, и дикий человек с гор проведет ее рядом с тобой, не видимый тебе…»
— Руми, смотри, что пишет Сейкил.
Руми задышал над ухом Василия Кузьмича. Ученый не сомневался, что сейчас его спутник скажет о необходимости готовиться к ночлегу. А так как сам Василий Кузьмич изрядно устал, то указания Сейкила его вполне устраивали.
«…Путь ты продолжишь за час до рассвета, — писал Сейкил. — Подымешься на гору. Там увидишь поляну. Разденься и голым ползи по траве, не оглядываясь, но помни о том, кто следит за тобой. И едва лишь первые лучи солнца коснутся травы, загорятся каплями крови ягоды. Ешь их, если тебе разрешит хозяин — дикий человек гор. Ешь, как ест архар, не срывай руками. Ешь, сколько сможешь, до икоты. Потом сорви и возьми с собой на три дня. В это время ничего, кроме ягод, не ешь. И болезнь оставит тебя навсегда…»
Руми после недолгих поисков нашел неглубокую пещеру. Они собрали сухие ветки и разожгли костер. Ученый сразу же уснул и не слышал, как долго ворочался Руми, корчась от боли, пытаясь найти позу, чтобы хоть немного успокоить зверя, грызущего его внутренности.
Василия Кузьмича разбудил протяжный стон. Он приподнялся на локте, осмотрелся. Костер горел маленьким ровным пламенем. Стонал во сне Руми.
Крупные капли пота стекали по его лбу.
«Бедняга, — подумал Василий Кузьмич. — Сдерживал стоны целый день».
Он прикоснулся ко лбу Руми, к горячей влажной коже.
«Он сам себе навредил этим путешествием, — подумал ученый. — Такое напряжение нервов и мышц не может не сказаться при язве. Хорошо, что скоро конец пути».
Тени еще только начинали сбегать в ущелье. Время от времени слышалось два крика: торжествующий — хищника и отчаянный, последний, — его жертвы.
Живые существа выполняли программу природы, охотясь друг на друга.
Василий Кузьмич и Руми двинулись в путь. Тропу едва можно было угадать по незначительным приметам: ярче других блестел стертый камень, более низкая трава казалась темнее… Василий Кузьмич испытующе поглядывал на спутника — одолеет ли подъем? Но по гибкой фигуре Руми ничего нельзя было определить — он словно бы и не делал особых усилий, чтобы взбираться на скалы.
А его худое лицо в те минуты, когда он поворачивал его к ученому, выражало лишь напряженность и желание поскорее достигнуть цели.
Наконец подъем окончился, началось обширное плато.
— Здесь, — шепнул Руми и стал раздеваться.
Василий Кузьмич только пожал плечами: дескать, делай как знаешь; но опустился в траву рядом с ним. Тревога спутника передалась ему.
Снова слышал потрескивание веток, чувствовал на спине чей-то следящий взгляд; Трава была мокрой от росы, даже сквозь одежду проникал сырой холодок. Немного впереди Василия Кузьмича бесшумно стлался по траве, как ночной хищник, Руми. Его мокрая кожа блестела, будто чешуя.