Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы
Шрифт:
— Рита! — позвал я.
Она подкатилась ко мне, подняла голову. Ее хозяин был мертв, а она уцелела. Для нее проблема решалась просто — найти другого хозяина.
Я ждал, что она поползет по моему костюму к карману. Но Рита повернула, быстро, без остановок, будто боясь, что ее остановят, направилась к трупу.
Это так поразило меня, что, не думая, я шагнул за ней, нагнулся, схватил ее рукой. И отпустил, потому что мне показалось… Да, мне показалось, что на ее пластмассовой мордочке появилось выражение…
«Что еще можно сделать? — думал я. — Что остается, кроме смыва памяти?» Я смотрел пустыми глазами, как уносили к гравилету останки моего друга, больше, чем друга, — одного из нас. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел ДАКСА — он тоже был членом комиссии.
— Друг мой, — сказал ДАКС, и его голое был голосом Артура Кондратьевича, ты забыл, что природа не рассчитывает и не предопределяет. (И его спокойная мысль была мыслью Артура Кондратьевича.) Это не ловушка, а незнание путника о том, что может случиться на длинном пути. Разве ты стал бы обвинять дорогу или путника?
Он свободно читал мои мысли какими-то новыми своими органами. Он смотрел одновременно и на меня, и на остальных, и на останки Степ Степаныча, и, наверное, еще на десятки разных вещей. Он мог видеть все, что хотел, а если не мог — достраивал у себя новые органы. Он решал проблемы своего тела очень просто, ведь совершенство его организма зависело только от мощи его разума. Мозг ДАКСа, основой которого служила модель мозга Артура Кондратьевича, был в полной гармонии с телом. И разве не гармонично такое сочетание: чем разумнее становится существо, тем более совершенным создает оно свой организм? Разве не верх глупости иной принцип: в бесшабашной юности растратить силы и здоровье, а набравшись ума, с горькой улыбкой заметить, что уже ничего нельзя вернуть? А редко ли встречались нам здоровенные кретины и хилые телом гении? И разве даже сейчас наши тренированные тела годятся для выполнения всех тех задач, которые ставит разум? Несмотря на все наши ухищрения и усовершенствования, наши тела так и остались тяжелыми гирями, сдерживающими разум на пути вперед.
Мы не можем жить во всех тех местах, где должны и хотим жить, мы не можем освоить многие планеты и свободно передвигаться в космосе. Еще очень многое нам не удается, а причина одна: природа предназначила организм человека для существования в определенных условиях, определив тем самым во многом программу его поведения…
Когда-то я размышлял, кто сильнее: знающий предел своим возможностям или не знающий его. И мне казалось, что я знаю единственно правильный ответ, вмещающий всю сложность вопроса. А теперь я спросил себя: кто сильнее — сильный, не знающий о своей силе, или слабый, но знающий о своей слабости?
Если бы в ту минуту я вспомнил о моем отношении к ДАКСу два столетия назад!.. Но я не вспоминал об этом. Ведь тогда пришлось бы вспомнить и о себе — о таком, каким я был, как боялся смерти и злился на нее. Теперь я видел поле боя не как солдат в залитой кровью траншее, а как полководец обозревает его — издали, в масштабе, меньше чувствуя и больше видя… И я различил свои резервы… Их подготовили и выстроили на поле боя не я и не мои друзья — биологи и медики, борцы за долголетие организма, — а воины совсем иных полков, иных родов оружия, применившие совершенно другую стратегию. Жерла их орудий вначале были направлены в абстрактные мишени, и вместо слов «сражение», «битва» они применяли термин, казавшийся несерьезным; «игра с природой»… ДАКС сам напомнил мне о прошлом:
— Когда-то я был неприятен тебе. «Для чего он вспоминает об этом?» — И мне кажется, что я знаю причину. Ты считал меня совершеннее, чем ты сам, чем человек.
Он говорил правду, но я все еще не знал: зачем?
— А ведь если я лучше, чем человек, сильнее, совершенней, если во мне нет мучительных противоречий, то это говорит в пользу человека.
ДАКС высказал неожиданный вывод. Я с интересом ждал, как он объяснит свои слова.
— Что ж, человек был создан слепой и безразличной природой. Есть многие вещи, которые ему трудно в себе изменить. Даже сейчас он тратит слишком много времени и сил на добывание еды, одежды, на устройство домашнего уюта. Это когда-то побуждало вас бороться друг с другом, ненавидеть. Вы и теперь не в силах полностью управлять своими чувствами, и это иногда делает вас слабыми и несчастными.
Он посмотрел на меня сочувственно.
Я подумал: «Неужели он знает о моих раздумьях, о нерешительности?»
— Я совершеннее, чем человек, именно потому, что создан человеком, а не природой. Потому, что во мне человек попытался воплотить свою мечту о совершенстве и могуществе. Разве это не говорит о дерзости человека, о красоте и мощи?
В его голосе звучало искреннее восхищение. И не собой — человеком. Я понял: он хочет ускорить решение, которое зреет во мне. И я подумал: а почему, собственно говоря, быть созданным слепой стихийной силой лучше, чем самому создать себя, используя опыт разума? Почему мне казалось, что слабая плоть, созданная природой только для каких-нибудь определенных условий существования, — вещество наивысшего качества? Разве я знал почему?
Разве это не просто косность привычки?
Все обычно решается гораздо проще, когда проходит страх.
Я почти спокойно думал о том, на что раньше вряд ли решился бы. Как видно, для этого должны были пройти столетия…
Я вспомнил о новой ткани, синтезированной по моим формулам в Научном центре. Если использовать ее…
— У нас остается один выход, — сказал я. Юра при слове «выход» поднял голову. Его неспокойные глаза на миг остановились на мне.
— Ты хочешь сказать — двойники? — спросил он, тем самым доказав, что еще не потерял ясность ума и что три столетия жизни помогли понять ему, как и мне, простую истину и теперь не бояться ее.
— Двойники нового типа, — ответил я. — Они будут обладать и нашей наследственной памятью. Мы возьмем ДНК у себя и только немного изменим ее, чтобы получить пластбелок. Так образуем стержни настройки. Двойники Получат наши генетические цепочки, все наше «я», все достоинства наших организмов. Мы лишим их только наших недостатков. Мозг двойников будет иметь места для подключения дополнительных блоков, он не будет лимитирован ни в объеме, ни в возможностях развития. Мы перепишем на него нашу память. А потом…
— Ты сказал «потом»…
— Они, вероятно, сами продолжат изменение своих организмов, подбирая наилучшую оболочку…
Я помолчал и ответил на немой вопрос Юры, тем самым ответив и на свои сомнения:
— Наше «я» в них будет все уменьшаться в сравнении с их собственным опытом. Но оно сохранится.
Наши взгляды встретились, и в его глазах я прочел то, что он через миг выразил словами:
— А с Майей ты уже говорил об этом? Электронные часы помигивали цифрами, бесшумно подсчитывали наши надежды…