Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы
Шрифт:
Ей не надо было объяснять мне, о ком идет речь. Резче, чем хотелось, я заметил:
— Он не человек, а сигом. Это существенно, Она не могла не возразить.
Более того, Лида с радостью воспользовалась случаем, чтобы подчеркнуть противоречивость моих суждений. Ведь, по ее словам, я говорил каждый раз только то, что мне было выгодно.
— Си-гом — синтезированный человек, все равно человек. Ты утверждал, что все человеческое в них сохранено и усилено, что главное в разумных существах не вещество, из которого они состоят, а образ их мышления… Чему это ты так ехидно улыбаешься? Смеешься над самим собой?
Лида придала своему лицу глубокомысленное выражение и произнесла, подражая моему голосу:
— Вспомним, что существа с других планет, если бы они состояли, например, из кремниевых соединений, по строению тел могли оказаться ближе к скалам, чем к людям, но мы все равно признали бы в них братьев по разуму…
Лида торжествующе посмотрела на меня.
— Ну что? Слово в слово? Погоди, как там дальше?.. Сигомы созданы в лабораториях Земли из белковых соединений и пластических масс. Они и по строению тела близки к нам…
Я решил лучше не отвечать. Думал: «Она права. И я тогда был прав. Если сигом не подвержен нашим болезням, если он сможет заменять свои испорченные органы, если он мыслит в тысячи раз быстрее нас, то это отнюдь не является свидетельством того, что он в чем-то хуже нас. Мы, люди, создали сигомов, чтобы с их помощью осуществлять свои цели — осваивать другие планеты, разведывать далекие миры; чтобы преодолеть барьеры, неприступные для человека из-за несовершенства его организма, созданного не человеком, а природой. Мы создали сигомов такими, какими хотели бы стать сами, какими хотели бы видеть своих детей. И вот теперь мне трудно работать и жить рядом с сигомом именно потому, что он способнее и совершеннее меня. А если бы на его месте был человек? Человек с такими способностями? Мое отношение изменилось бы?»
Боюсь, что такой разговор в тот вечер вели не только мы с женой…
Конечно, я мог бы просто позвонить в Управление и освободиться от Юлия Михайловича.
Но тогда с правительственным заданием отделу не справиться…
«У тебя исчезло чувство юмора, старина, — сказал я себе. — Может быть, это случилось в тот день, когда тебя сделали завотделом? Давай разберемся, поговорим, как старые друзья. Чем ты недоволен? Отдел столкнулся с проблемами, которых не мог решить. Сдавали нервы, вы сидели до глубокой ночи в комнатах, плотно набитых сизым табачным дымом, вы ненавидели непокорные числа и стучались лбами в сопротивление материалов, расшибались о законы природы. А дома разбивали носы о ступеньки лестниц неприсмотренные дети, «дети-полусироты», как их называли угрожавшие разводом жены. Вы мечтали о том, чтобы позволить себе сходить в кино или прочесть книгу. И ты понимал, что дело не в вашей бездарности, а в сверхскоростях, сверхтемпературах и сверхдавлениях, для которых природа не предназначала ни человека, ни земные материалы. Но ты не смирялся, и другие не смирялись. Вы искали путь — и нашли его. Вы, люди, создали существо, способное преодолеть ограничения. Оно — это вы, ваш разум, энергия, ваши цели. Так и воспринимай-те его».
Я честно пытался преодолеть неприязнь. Когда Юлий Михайлович принес мне проект изменяющегося крыла, я силой вбил себе в голову мысль: «Это гениально! Теперь стратоплан одолеет барьер. Мы одолеем барьер!» Бесконечно повторяя про
— Вы постоянно выручаете меня… — И непроизвольно вырвалось:
— …как Мефистофель Фауста. Он спросил:
— А кто такой Мефистофель?
— Неужели вы не читали Гете? — удивился я и вспомнил, что все-таки он не человек, а сигом. Постарался объяснить: — Гeте — великий писатель. Впрочем, это совсем не относится к технике. Так что вам не обязательно знать.
— А другим людям его знать обязательно? Зачем? Объясните, пожалуйста!
— Культурным людям — да, — уточнил я. — Каждый великий писатель по-своему объясняет мир, людей…
— Людей? — переспросил Юлий Михайлович. В его глазах заблестело любопытство. Они стали похожи на глаза ребенка. Он не мог удержаться от вопроса: — Вы сказали «каждый великий писатель». Значит, их было много. А я знаю лишь несколько стихотворений. Вот такое, например: «Я из лесу вышел, был сильный мороз…»
— Некрасов, — сказал я, сдерживая улыбку. — А были еще Пушкин и Лермонтов, Уэллс и Маяковский, Жюль Верн, Бальзак, Свифт, Чапек…
— Одну минуточку, — попросил он. — Повторите еще раз. Я запомню их имена.
— Это слишком долго, — заметил я, отворачиваясь к стене, чтобы он не увидел выражение моего лица.
— Назовите хотя бы самых великих, — не отставал Юлий Михайлович.
Пришлось уступить. В течение доброго часа я перечислял ему фамилии писателей.
На второй день я уехал в командировку и вернулся через неделю.
Оказалось, что и Юлия Михайловича эту неделю не было на работе — он выпросил у Григория Гурьевича отпуск.
Появился он в понедельник и, довольно улыбаясь, сказал:
— Я устал, как Сизиф, но преуспел, как Геракл. Или… как Робинзон на пустынном острове. Я ведь и сам был, как пустынный остров, на котором ничего не росло.
До конца дня и на следующий день он сыпал цитатами и даже сам составлял сравнения. Он старался заводить дискуссии о героях Жюля Верна и Достоевского. Особенно его поразили старик у Хемингуэя и «Маленький принц» Экзюпери. Он мог их цитировать часами. Впрочем, Юлий Михайлович приводил цитаты из Шекспира и Фейхтвангера, Ефремова, Беляева и многих других.
Я изумился:
— Вы же говорили, что знаете лишь несколько стихотворений.
— То было неделю назад, — проговорил он. — Но я ходил в публичную библиотеку и прочел те книги, которые там имеются.
— Все? — спросил я. — Все сотни тысяч томов?
— Конечно, — ответил он как ни в чем не бывало. — Вы правы, это было мне необходимо. Я стал больше понимать людей.
На одну минутку я представил себе возможности сигома, и мне отчего-то стало не по себе. Больше я никогда не пытался над ним подтрунивать.
Григорий Гурьевич как-то сказал мне, что теперь у него остается чересчур много свободного времени и он даже начал собирать спичечные этикетки.
Я понял, что все мы мечтаем вернуть те ненавистные дни, когда проблемы не решались и нам приходилось сидеть в КБ до поздней ночи. Я уже готовился писать докладную в Управление, когда нам дали новое срочное задание, еще сложнее предыдущего.
Мы поручили Юлию Михайловичу создать чертеж дополнительного двигателя, а сами засели за решение конструкции рулевого управления.