Каленый клин
Шрифт:
Правда, поддерживая бдительность в своих рядах, он этим же усиливает и напряжение между Западом и Россией, и напряжение внутри России – но кто тут взвесит, какое зло меньше? Непредсказуемость – вторая неустранимая компонента трагичности социального бытия: достигнутый результат всегда тонет в лавине побочных следствий. Нам-то кажется – мы же знаем, какие мы хорошие! – что с нами чем ласковее, тем лучше: вот еще совсем недавно фантом “Запад мечтает нас принять в свои объятия”, соединившись с рядом других причин, добил Советский Союз,
– неужели же этот фантом
“В мире не должно быть стран, которые хотели бы причинить нам ущерб”
– эта цель представляется им недостижимой и шаткой; “в мире не должно быть стран, которые могли бы причинить нам ущерб” – эта ситуация представляется им единственно надежной. Они сторонники строгости по отношению не к одной только России, и никто за целые столетия еще не сумел убедить их, что они неправы. А это означает, что они по-своему правы, как решительно каждый был, есть и будет прав по-своему, под небосводом собственных фантомов. Тем более, что если “ни одной нации не дано судить другую”, то нельзя осуждать и ничей суд над собой, будь он хоть строгим, хоть снисходительным.
“Пусть злятся, лишь бы не усиливались”, – для тех, кто пребывает вне нашей страны, и такой принцип может счесться наиболее разумным. Но что он сулит нам, тем, кто внутри? А еще точнее – евреям, живущим в
России? Да ясно, что ничего хорошего, ибо нарастание обиды против
Запада неизбежно обернется против евреев, которые, хотят они того или нет, всегда будут ассоциироваться с западными ветрами. (Весьма часто давая к этому и поводы.) А имеет ли нам смысл присоединяться к мерам воспитания строгостью, требовательностью, если они действительно восторжествуют снаружи? Истинная дружба не в попустительстве, а в требовательности, как нас учили в школе, но, тем не менее, все народы на земле предпочитают попустительство.
Участие в перевоспитании русского народа не принесет ничего хорошего ни евреям, ни русским. Не имеет никакого значения, насколько обоснованны будут обвинения против России, – свой негативный образ
никакой народ принять не может, не перестав существовать.
Самокритичность в принципе исключается теми началами, которые создают и сохраняют народ – разве что он сумеет и эту самокритичность возвести в новое достоинство. Нацию создают и сохраняют лишь воодушевляющие, но никак не унижающие фантомы.
Какая-то часть населения, разумеется, может принять и самую уничтожающую критику, но все это будут взрослые люди, отпавшие от младенческого ядра, которое главным образом и хранит народ как целое, не разрушаемое сменой поколений. А следует ли даже Западу желать поголовного повзросления, то есть исчезновения русского народа – весьма сомнительно: ослабление русского младенческого ядра откроет дорогу другим силам, возможно, еще более непредсказуемым. Но все это из области неосуществимого, в реальности же младенцы никогда не примут никаких обличений от гражданина сомнительной преданности, как ревнивая женщина не примет никаких замечаний от супруга, если хоть на волос сомневается в его любви. “Он меня не любит”, – единственный вывод, который она сделает из наитщательнейше обоснованных требований – и как часто она оказывается права!
Обличения могут пойти народу на пользу лишь в тех редчайших случаях, когда они исходят из уст всенародных любимцев, в ответной любви которых не может быть и тени сомнения, – такие любимцы всегда исчисляются штуками.
Но если какое-то лицо сомнительного происхождения, тем не менее, считает своим долгом (правом) вслед за Лермонтовым, Чаадаевым,
Буниным, Щедриным и Шендеровичем воспитывать русский народ горькими истинами и сарказмами, – это лицо должно понимать, что его обличения могут иметь эстетическую и научную ценность, доставлять автору моральное и материальное удовлетворение, но воспитательный их эффект
– именно для народа, а не для отдельных, уже и без того перевоспитанных частных лиц – будет отрицательным. Ибо все недовольные ими лица сомнительного происхождения младенцами воспринимаются как агенты – дай бог, если только Западного, а не жидомасонского влияния, – а в ком не прячется младенец! Хорошо еще, если взрослые сумеют заставить младенца игнорировать обиды, а не мстить. (Я понимаю, что говорю на ветер, ибо с еврейской жаждой воспитывать может соперничать лишь русская жажда жить своим умом, – но в данном случае во мне возобладала первая.)
Нарастание младенческих обид пойдет во вред и русским, и евреям, поскольку реальные интересы и тех, и других в сегодняшней России не так уж расходятся, ибо прийти к процветанию по отдельности не удастся ни тем ни другим. В неблагополучной России даже самые процветающие евреи будут чувствовать себя на пороховой бочке, а неблагополучие евреев для России тоже будет индикатором общего неблагополучия – индикатором отсутствия условий для развития среднего класса, без которого трудно представить какой-то не утопический путь развития страны.
Ну и, разумеется, при психологическом дискомфорте коренной нации – евреям автоматически будет отведена роль козлов отпущения. “Двести лет вместе” убеждают, что и еще через двести лет “вместе” все равно не превратится в “едины”. Исследование Солженицына проникнуто искреннейшим желанием понять и другую сторону – но даже из него можно усмотреть, что и добросовестнейшим русским патриотам часто кажется, будто десятилетиями шатающиеся по миру призраки “вселяются” в русское общественное сознание не как самостоятельная сила, а как сила еврейская, “сила их развития, напора, таланта”.