Калейдоскоп душ. Художественная философия
Шрифт:
– Ладно, примерно понял, – не стал его мучить я, но паузу смог выдержать лишь пару секунд:
– А скажите, я ведь после смерти окажусь здесь, рядом с вами? Раз у меня получился переход в ваш мир, значит, я уже заслужил, и значит, это последняя жизнь в моём трёхмерном? – Я с затаённой надеждой глядел старцу в глаза. – Вы поймите, в моей жизни было столько боли и лишений… я уверен, что должен быть поощрён Богом на том свете… в смысле, в вашем мире…
Громогласный хохот перебил мой лепет. Старец жалил меня взглядом, в котором проглядывалось то ли презрение, то ли негодование.
– Боли?! Лишений?! Ты считаешь, что в твоей вполне сытой и размеренной жизни было много боли?! Да ты даже не знаешь, что это такое!
Старец на минуту замолчал, похоже было, что он просто хотел успокоиться. Продолжал он уже размеренным менторским тоном учителя:
– Ты, конечно, не в начале, но и последнюю трёхмерную жизнь ещё не прожил. Неужели сам сего не понимаешь? В последней лишений и боли будет во много раз больше, чем сейчас. Людей этой ступени очень мало, посему ты с ними и не сталкивался. А вот между первой и последней ступенью расстояние большое, и людей, находящихся в середине пути, много.
Мне стало страшно, как от вида громадного количества неожиданно навалившейся работы. Но любопытство быстро победило страх:
– У меня в голове уйма вопросов. Но для начала разрешите называть вас Учителем?
Старец кивнул.
– Я вижу и даже знаю, какие. Но раз ты назвал меня Учителем, давай-ка побеседуем попродуктивнее. У меня появилась насчёт тебя кое-какая идея.
«Идею» Учителя я пропустил мимо ушей и жадно бросился с головой в дебри философии и софистики. И далее наш разговор выглядел так.
Я:
– Я давно пытался понять: ведь, насколько я помню, в разных религиях количество этих, как вы сказали, ступеней, разное, только там они называются жизнями и их реинкарнациями. Так сколько же их на самом деле?
Учитель:
– Это зависит от того, как быстро ты по ним двигаешься, иль, может, вообще стоишь на месте. Это, как в школе: ты можешь в каждом классе оставаться на второй год по неуспеваемости, а можешь сдать экстерном сразу два-три класса. Ну а ваша информация о том, что в одной религии десять реинкарнаций, в другой три… и так далее, она от разных сущностей, от «учителей», с которыми контактировали создатели сих религий. Они уже прошли все ступени, прошли их по-разному, кто за десять реинкарнаций, кто за три, а кто, может, за пять. Возможно, они об этом тоже сообщали этим медиумам, но те неправильно поняли, ведь мы общаемся с вами не словами, но образами, а ваш мозг, насколько он способен, переводит образы уже в слова.
Я:
– Учитель, а я-то хоть вас правильно понимаю? – Меня неожиданно накрыло волной печали. – Ведь люди становятся всё более материалистичными, циничными, религии уходят… и чтобы им объяснить, доказать такие необычные вещи, надо самому их понимать верно.
Учитель:
– Не переживай, понимаешь ты относительно правильно. А насчёт материалистичности людей я вот что скажу: религии никуда не уйдут. Надеюсь, как человек, интересующийся мирозданием, ты заметил, что религии постепенно трансформируются в более правдоподобные, в параллели со знаниями данного этапа развития цивилизации. Вот у вас была такая медиум Блаватская, её учение вполне шло в параллели с девятнадцатым веком и объясняло намного больше святых писаний многотысячелетней давности. Однако и она слишком «буквально» и, соответственно, неверно восприняла некоторые образы, переданные ей. Ещё через несколько сотен лет возникнет другое учение, которое люди двадцатого века просто бы не поняли, настолько бы оно оказалось сложным для восприятия их мозгом. Появится новые «Библия», «Тора», «Коран», а, может, и одно общее учение… Но люди всегда будут стремиться понять тот мир, который им полностью не постичь, постепенно вытаскивая из него знания по толике и выкладывая их в книгах. Ну а остальное человечество, не отличающееся даром ясновидения, будет называть сии рукописи «святыми».
Я обречённо помолчал, но не долго. По милости психологического парадокса самооправдания, моё «я» понемногу начинало бунтовать. В голову полезли мысли – практически «столпы» нынешних познаний в этой области:
– Знаете, Учитель, ведь я славянин, стало быть, живу среди православных. Я с детства знаком с основными догмами. Как же тогда церкви, их служители и самое главное доказательство – проявления силы господней?
Мне ответили сразу и так мягко, как будто мать успокаивала своё нерадивое дитя:
– Ни церкви, ни их служители прямого отношения к Богу не имеют. А вот сам Господь – дело другое. Ты, конечно, понимаешь, что Он не отдельная личность, а скорее сложный и непонятный для разумения вселенский разум, природа, механизм, энергия и информация, контролирующий, уравновешивающий…………………………………………….. Даже не так. Если сказать простым языком, это, как закон физики, и веришь ты в него или нет, значения не имеет. Он есть, работает – и всё, поклоняться ему совсем не надо, да и приписывать разные небылицы, как это делают многочисленные конфессии, тоже. Сие опять же ничего не изменит.
Он немного помолчал и продолжал:
– Да ты не переживай, я тебе кое-что покажу, попытаюсь научить, а взамен ты должен будешь это описать. И хотя истину никто никогда не узнает, а только рядом блуждать будет, да фрагменты из бесконечности выхватывать, тем не менее, постарайся написать хоть что-то, что сможешь.
Я:
– Но я не смогу так сразу перевести свои эмоции и ваши образы в мысли и слова. Я знаю – мой мозг, моё сознание трёхмерно и поэтому большая часть знаний будет понята неправильно, опираясь на моё видение мира, либо вообще пройдёт мимо.
Учитель:
– Так ты не сразу, а понемногу. Ты думай и чувствуй. А что не поймёшь, за тебя поймут другие, кто поумнее. Ты просто им место в рукописи оставь.
Итак, перво-наперво Толян…
Вдруг как-то сразу, сверху, на расстоянии нескольких метров, я увидел мужика, стоящего рядом с, видимо, своей машиной. Он был среднего роста, короткостриженый, с мощной мускулатурой, годами шлифовавшейся на тренажёрах и боксёрских грушах, в адидасовском спортивном костюме. Мужик стоял на тротуаре и, никому не мешая, эмоционально орал хрипловатым голосом в мобильный телефон, размахивая свободной рукой. А вот его BMW, стоявший там же на тротуаре, прохожим мешал сильно, они сверкали в его сторону глазами и что-то со злостью бормотали, однако никакого внимания на сей факт спортсмен не обращал.
– … Короче, приезжаю на стрелу – нашёл, б…, недавно нового лоха, который производит загородом в подвале дома мыло и стиральный порошок. Ну, я его малёха поплющил …твою мать… Наварился вчера реально, башка-то у меня хорошо работает. Теперь он мне, сука, с каждого навара треть будет отдавать. – Толян злобно засмеялся.
Но гомерическим смехом это вряд ли можно было назвать, скорее, напоминало блеянье барана. При этом его узкий лоб смешно морщился, а маленькие поросячьи глазки казались ещё меньше. Однако, как бы этого ни хотелось, потешным его лицо назвать было нельзя. Лишённые изящества грубые линии находились так далеки от благообразия, а взгляд напоминал два пистолетных дула – чёрные и пустые. Всё это у любого интеллигентного человека вызывало отталкивающее чувство, граничащее со страхом, а хороший физиогномист увидел бы либо простенького агрессивного мужичка, годного разве что топором или кувалдой махать, либо бандита, кем он, в общем-то, и являлся.