Калигула. Тень величия
Шрифт:
Кальпурния испуганно вскрикнула и поспешно зажала рот рукой.
— К сожалению, я поздно догадался, — продолжил Клавдий свой страшный рассказ, — что Гай Цезарь последовал во тьму за любимой, и врата царства мертвых захлопнулись за ним. Лишь обманом удалось мне заставить его вернуться к свету. Но теперь я не знаю, верно ли тогда я поступил. Он стал совсем другим. Будто все злое и порочное в его душе проросло наружу, заглушив доброе и человечное. Он приказал даже уничтожить свою дочь, при всех обвинив малютку в смерти матери. Не пожелал поднять на руки и дать имя. А мы все так привязались к этой прелестной крошке, которую он даже и
Клавдий не выдержал и разрыдался. Кальпурния ласково погладила его седую голову, уже не пытаясь сдерживать своих слез.
— А где сейчас Юлилла? — спросила девушка. — Ее спасли от несправедливого гнева отца?
— А кто посмел бы ему перечить в тот миг? Видела б ты его сумасшедший взгляд. Рабы отнесли Юлиллу на дорогу, и она пропала. Я знаю, что тайком Макрон пытался разыскать ее, но опоздал. Может, ее отвезли на городскую свалку или кто-то из прохожих подобрал. Мне страшно представить, какая участь ждет малютку. Ее ждет жалкая судьба рабыни. Лучше б голодные бродячие псы сожрали ее, чем… Вскрик Кальпурнии перебил его торопливую речь. Клавдий увидел, как потемнело ее лицо, и ярким блеском загорелись глаза.
— Дочери Юнии уготована иная участь! — возвестила она чужим голосом, и глаза ее засияли еще ярче. — Она возвысится над всеми живущими!
До смерти напуганный Клавдий резко толкнул девушку, и она упала без чувств. Старик затормошил ее.
— Что с тобой?
Лицо ее просветлело, и она открыла глаза.
— Все в порядке. Наверное, твой рассказ.
— Ты говорила со мной, но это был не твой голос. Тебе было видение? Кальпурния с недоумением посмотрела на него, и Клавдий смутился, осознав, какую глупость только что совершил. Клавдилла пыталась что-то сказать ему, а он, старый дурак, испугался. А ведь можно было найти ответы на многие вопросы, что мучили его.
Он иступленно затряс Кальпурнию за плечи, пытаясь разглядеть тот неземной блеск в ее глазах.
— Не уходи, Юния! Я узнал твой голос! Поговори же со мной! — кричал он, не замечая, как дрожит и со страхом смотрит в его искаженное болью лицо девушка. Порыв его иссяк, едва он понял тщетность попытки. — Скажи мне самое важное, Клавдилла, — тихим голосом, без всякой надежды, попросил он. — Что ты сказала Калигуле перед смертью?
Но глаза Кальпурнии закатились, и она снова лишилась чувств. Клавдий обнял ее и горько зарыдал.
В императорском дворце на Палатине шла подготовка к празднеству нового года. Колонны обвивали гирляндами лотоса, привезенного с берегов Нила, статуи богов в атриуме облачали в новые одежды и повсюду устанавливали вазы с дивными ароматными цветами. На кухне тоже царила суета, повара готовили у жарких печей, обливаясь потом, челядь сбивалась с ног, разбирая повозки со снедью, привезенной с разных уголков римской империи. Император в очередной раз собирался поразить Рим великолепием и щедростью. В триклинии натягивали тент и привязывали к разноцветным лентам наверху первую партию корзинок с дарами для гостей, тащили наверх мешки с цветочными лепестками, что по замыслу, должны были осыпать гостей во время пира. Танцовщицы и актеры репетировали, а рабы расставляли столы и ложа, покрывая их драгоценными тканями и обрызгивая благовониями. Господа еще не поднимались со своих затканных золотом постелей, несмотря на утреннюю суету.
Виниций, проснувшийся еще на рассвете, перечитывал любимые строки Катулла, изредка вскидывая глаза на обожаемую жену, что сладко почивала рядом. Но неожиданный детский крик, заставил Юлию Ливиллу поморщиться во сне и открыть глаза.
— Опять мальчишка Луций просит молока, — улыбнулся ей Марк. — Агриппина жалуется, что он без конца голоден.
— Ей ли жаловаться, — молвила Ливилла, протягивая мужу руку для поцелуя. — Кормилица дает ему грудь и меняет пеленки, а мать преспокойно почивает в другом крыле дворца, даже не слыша плача сына, — досада послышалась в ее последних словах. — Надо попросить брата отвести кормилице с ребенком другую спальню. Мне надоело просыпаться среди ночи от криков маленького Агенобарба. Он такой же громкий и буйный, как его отец.
Занавес откинулся, пропуская в кубикулу Агриппину.
— Кажется, супруги перемывают мне косточки, — сказала она. — А я вот зашла пожелать вам доброго утра. Опять Луций безобразничал ночью? У тебя под глазами темные круги, сестра. Не спалось? Я уже решила сегодня отправить их с кормилицей в дом сестры Агенобарба. Пусть Домиция Лепида позаботится о мальчишке.
Юлия и Виниций переглянулись, и Ливилла подумала: «Когда у нас с Марком появятся дети, я никогда не стану отсылать их с глаз подальше», а вслух сказала:
— Ты верно рассудила, сестра. В тихом доме Лепиды ему будет лучше, чем в шумном дворце.
Агриппина равнодушно пожала плечами и тут же позабыла о сыне, вспомнив, с какой новостью пришла к сестре.
— Надеюсь, для вас не секрет, с кем уже вторую ночь делит ложе наш император?
Ливилла привстала от изумления. Агриппина, всласть помолчав и насладившись ее потрясением, наконец с деланным небрежением произнесла:
— Энния Невия.
Позабыв о наготе, Юлия вскочила и принялась нервно расхаживать по кубикуле.
— Не может быть! — восклицала она, заламывая руки. — Юнию похоронили совсем недавно, и Гай любил ее больше жизни! Неужели он так быстро утешился? Да и с кем? С кривозубой Эннией?
— Ну, ну, Ливилла, — отозвался Марк. — Невия красива, не стоит искать в ней недостатки. Они есть у каждой женщины.
Ливилла негодующе фыркнула. Агриппина открыто забавлялась ее состоянием.
— Я считаю, наш император поступил, как всегда, мудро, — продолжал Марк, делая вид, что не замечает злых взглядов жены. — Страшная болезнь из-за смерти Юнии едва не свела его в могилу. Для всех будет лучше, если его горе утихнет, и разум восстановится от пережитых потрясений. Гай, да и все мы, никогда не забудем божественную Юнию, но надо продолжать жить. Ведь ее отсутствие не мешает нам веселиться на пирах и играх, которые устраивает император для Рима? Сказав это, он испытующе посмотрел на жену.
— Но Энния-то какова! — вскричала Юлия.
— Она давно признавалась мне, как сильно влюблена в Калигулу, — проговорила Агриппина. — Просто добилась своего. Она когда-то рассказывала, что наш Гай даже обещал жениться на ней, но обманул, промолчав, что помолвлен с Клавдиллой. Она тогда так сильно переживала. Потом наладилось с Макроном, но теперь-то она заставит брата исполнить клятву.
— А вот это вряд ли, — заметила Ливилла язвительно. — Кое-кто не позволит ей этого. Неужели ты, Агриппина, позабыла о Друзилле, что не меньше Эннии бесновалась и сходила с ума от того, что брат верен своей супруге?