Калинка-малинка для Кощея
Шрифт:
— Красивый, — подтвердила я. — И явно нездешний. Только… нахальный больно.
Забава всё же обернулась. В ярко-голубых глазах мелькнул интерес.
— Ну-ка, рассказывай подробнее.
Я задумчиво смотрела под ноги. Дорога до речки от моего дома вся в ямах да ухабах: того и гляди споткнёшься и упадёшь в ворох листьев и хвойных иголок. Лес возле Ночных гор — всем на зависть лес. Нигде такого больше не сыщешь. Даже из самого стольного града Къева все едут к нам. За древесиной, за ягодами, за советами лесных жителей… Но об
— Статный и черноволосый. Одет вроде просто, сыном кузнеца представился. Только не превращаются сыновья кузнецов в воронов.
Забава протянула руку и сорвала с куста сочные ягоды, тёмно-красные такие, с кислинкой. Шеленика зовутся, местная, так сказать, достопримечательность. Варенье получается — пальчики оближешь. Чем, по сути, и будет заниматься Забава, когда вымажется в тягучем янтарно-красном ягодном соке.
— Смелая ты, Калинка, — неожиданно вздохнула она. — Я бы испугалась.
И так мечтательно посмотрела на небо, что мне во всей красе представился этот испуг. Да такой, что добрый молодец со скоростью белки забирается на дерево и прячется в раскидистой кроне.
— Вот в следующий раз я буду его за руку держать, — предложила я. — А ты подойдёшь и это… испугаешься.
Подруга хихикнула. Но тут же посерьёзнела и даже чуть нахмурилась:
— А что, думаешь, вернётся?
Я пожала плечами. Хотя последние слова Дивислава помнила очень хорошо. Да и стальную решимость в светло-серых глазах. Этот вернётся, точно вернётся. Такие от своего слова не отступаются. А касаемо страха… Часто в лесу встречаем то горцев, то дровосеков из соседних деревень, то купцов. Ну и нелюди ходят, это известное дело. Поэтому я ни капли и не удивилась, когда Дивислав обернулся вороном. И не особо испугалась, с моей-то силой не каждый осмелится сделать плохое. С виду хоть и не богатырка, да только не внешность главное.
— Вернётся, — вслух сказала, осознав, что Забава подозрительно щурится.
— Ай, Кали-и-и-инка, — протянула она. — Вижу, пришёлся тебе по душе.
Я сделала вид, что не понимаю, о чем она. Впрочем… Забава считала, что по душе мне каждый второй молодец, поэтому удивляться точно не пристало.
— Прибавь шагу, болтушка, — хмыкнула я.
Забава только фыркнула и прикрыла рот ладошкой, чтобы не расхохотаться в голос. Однако, заметив мой взгляд, спешно зашагала вперёд. Правда, я сомневалась, что подруга искренне раскаялась в своем поведении.
К Полозовичам мы вышли где-то через полчаса.
Каково же было моё удивление, когда я поняла, что передохнуть после стирки, юркнув к себе, не получится. Возле дома собралась толпа. Все шумели, жестикулировали и явно не собирались расходиться.
— Та-а-ак, — протянула Забава, останавливаясь возле дуба, растущего неподалёку от моего забора. — А тут у нас весело. Вроде ж уходили, спокойно было. Или ты знаешь что-то, чего не знаю я, подруга?
— Ничего, — честно ответила я, считая собравшихся.
Человек под пятнадцать наберётся, не меньше. Вот и сходила, постирала. Явились к чудеснице, опять какая неприятность приключилась. Вздохнув, я направилась к дому, кивком дав Забаве знак идти за мной. Разберёмся, не в первый раз. Правда, жалко, что спокойно не пообедать, ведь шум же подняли — матушка дорогая. И вон топчется полозовчанский староста, Микула Радянинович — значит, и впрямь нечто важное. А ещё, по-моему, кто-то плачет. Страшно, навзрыд так. Вот это уже совсем нехорошо.
— Да я и говорю — унес окаянный! — донёсся мужской бас. — Сам видел!
— Да, было-было! — пискляво добавил старческий голос, принадлежавший дальней родственнице старосты. — И…
— А-а-а-а… Мой бедный-несчастный! Как бы-ы-ыть! — снова донёсся плач.
— Ну-ка, тихо! — рявкнула я, и собравшийся люд вмиг притих.
Кажется, даже никто не заметил, как мы с Забавой приблизились. Потому что смотрели так, словно увидели восставших с погоста нежеланных родственников.
Я оценила ситуацию. Так, положение такое: в центре стоит рыдающая Елька с растрёпанной косой, а её, по возможности, пытаются утешить все сразу, но ни у кого толком не выходит.
— Ой, Калинушка, горе-то какое, — запричитала всё та же родственница старосты, — страшное приключилося. Такое вышло, такое вышло…
— Не тараторь, — хмуро прервал её Микула Радянинович.
Родственница (кстати, как её зовут?) мигом захлопнула рот и кинулась к Ельке. Та старательно утирала слёзы и тяжко вздыхала. Так, судя по ней, не так всё и плохо. Следовательно, вызывать дружину из Къева-града не будем. Уже легче.
Я протолкалась сквозь людей, используя корзину аки орудие расчищения пути, что, кстати, очень помогло, и остановилась возле Ельки.
— Так, слёзы отставить! Быстро рассказывай, что произошло.
За спиной послышалось ворчание:
— Вот же выражается. А ещё девица.
— Так дочь же богатыря, — возразили тут же.
Угу. Его самого, дочь Радомира Славного, одного из ближайших соратников князя къевского.
Поэтому и наследственность, так сказать, обязывает. И вообще…
— Свидетели произошедшего были? — громко спросила я, а потом прищурилась и внимательно поглядела на старосту. Тот покачал головой.
— Да какие свидетели?! — возмутилась родственница. — Елька рыдает, чудесница где-то бродит, беда идёт, а…
— А ну-ка тихо! — подала голос Забава, и худосочная востроносая родственница старосты тут же умолкла.
Подруга подошла к ней и угрожающе нависла, как Богатырь-Утёс над рыбацким домиком у берегов Туманной реки.
— Неясно, что ль? — миролюбиво поинтересовалась Забава, невинно взвешивая корзину с бельём в одной руке, словно примеривалась стукнуть не в меру болтливую тётку. — Чудесница только с Елиной поговорить хочет. Остальным тут не место.