Калки. История одного воплощения. Часть вторая
Шрифт:
Кира посмотрела на мальчика и девочку, и ей ужасно захотелось видеть, как с ними будут совокупляться или сечь. Она впервые стала ласкать себя между ног, почувствовать небывалый эротизм в мистерии происходящего. Голенькие мальчик и девочка держали вместе чашу и походили то к одному, то другому. Адепты, как заметила Кира, только делали вид, что отпивают – касались слегка сосуда губами. Затем, кто «отпивал» напиток любви, либо гладил по спине ребенка, либо целовал. К большому сожалению Киры, никаких развратных действий. Она ждала, когда они дойдут до нее. Она фантазировала о минете мальчику и о том, как пальцами дефловирует девочку. Пальчики ее массировали клитор… Мужчина рядышком тоже ускорил движения руки (или рук) под балахоном.
– Пейте
Чаша дошла до мастурбирующего мужчины. Он сделал два… настоящих глотка, и капельки напитка потели по бороде. Это настолько возбудило Киру, что она чувствовала, достаточно легкого прикосновения к клитору, и она кончит. Потом чаша перешла к ней. Она впилась… клацая зубами по серебру, чувствуя металлический вкус крови и солоноватый спермы. И в этот момент, когда она глотала сперму несколько десятков мужчин, с ней что-то происходило необъяснимое, магическое… Кира ощутила (реально на физическом уровне), как тело покидает страх смерти. Она как-то поняла, что больше ничего не будет боятся. Она скинула капюшон и рывком приблизила девочку, порция напитка пролилась на пол. Кира хотела всадить пальцы в вагину девственницы…
Каким-то образом храмовники догадались об этом намерение и оттащили Киру. Журналистка с недоумением посмотрела на Каина.
– Сестра, обуздай себя на время! – спокойно сказал Каин. – Ты лишь у врат великого экстаза. Мы не чиним боли другому без готовности другого боль принять. Эти дети примут боль ото всех сегодня, если будут готовы и жаждущие сами того. Вернись, прошу, тебя в круг.
Кире показалось, что Каин хитрит, на мессе не будет ни насилья, ни оргии, и всех просто дурят. Но решила, что не будет высказывать подозрения в слух, а последит, что дальше… Тем более она всё еще хотела оргазма и секса. Дети пошли дальше, адепты целовали чашу.
– Свершилось великое причащение к сатане! – возгласил Каин, когда чашу поцеловал последний в живом кольце. – Теперь дети лягут в центр нашего круга, и начнется танец ласк и нежности, как символ открытой всем взором любви. (Девочка легла на пол, а мальчик лег на нее. Он, немного приподнимаясь на локтях, целовал её в губы. Кире казалось, это всего лишь имитация секса, ей хотелось настоящего разврата). Братья и сёстры, давайте же соединимся в едином порыве, дабы открыть врата нашего подсознания, обиталища демонов и сатаны.
Пение гимнов прекратилось. И откуда-то незримо появился звук барабана. Удары не частые, напоминающие стук сердца в спокойствии. Каин нарочито стал глубоко вдыхать, когда удар затихал, так, что заметно приподнимал грудную клетку и плечи; и шумно выдыхать вместе с ударом. Автоматически это стало передаваться адептам (или старожилы знали ритуал?). Кира заметила, как она даже не хотя стала поддаваться этому: глубоко вздыхала и шумно выдыхала вместе с ударом. Через несколько секунд Каин стал произносит с выдохом слово «хуй». Тишина-вдох; удар-хуй. «Хуй» выбрасывал из себя с воздухом звук Каин. «Хуй» неслось в унисон из всех глоток сатанистов. «Хуй» вырывался шелестящий стон изо рта Киры.
В какое-то мгновение Кира почувствовала, что и не в силах остановиться, что больше не контролирует тело, работающие как насос. А тело напротив переставало ощущаться, появилась странная убежденность, что здесь в храме она одна, но состоящая из множества частей-тел, единых немыслимым сочленением. Перед глазами всё мутнело, слух тускнел… Заветная мантра слышалась всё отдаленнее и отдаленнее…
4.
…затем мантра стала четче, но вместо «хуй» слышалась как «йух». В конце такой страшных хриплый «х», точно большое животное испускает дух, захлипывается в крови в бронхах.. Каин говорил непонятные заклинания «ынытас и вономед ашилатибо, яинанзосдоп огешан атавр…». При этом все присутствующие двигались как-то нелепо искусственно, точно роботы или куклы. Мальчик и девочка поднялись и пошли пятясь задом. Взяли чашу и подошли к тому, который лобзал чашу последний. Пошли потом по кругу в противоположную сторону. Точно ритуал повторялся задом наперед… Храмовники вдруг толкнули Киру к девочке, но она отдернула руку от детской вагины… Сребреников сплюнул в чашу какую-то бело-алую массу и принялся дрочить…
…внезапно Кира осознала, что происходит. Время пошло вспять! И это было ужасно. Потом она бы описывала это ощущение примерно так: тошнит, хочется вырвать, но блевотина против желания втягивается внутрь вместо того, чтобы изрыгнуться; вдох сменился выдохом, желание вобрать воздух откликается выдавливанием его – бесконечная мука несоответствия… И она не могла этому противится, в этом континууме она больше не была автором, лишь копиистом того, что было. Как марионетка следовать уже назначенным движениям. И это всё убыстрялось и убыстрялось. Вот она уже у входа в храм, смотрит как пятясь выходят адепты, мужчины встают у чаши со спермой, женщины с кровью. И тут совершился рывок, скачок во времени…
… она у Гарика дома, в кресле с растравленными ногами, тот глядит под юбку на ее трусы. Кира видит, как член Гарика, словно пылесос, втягивает сперму с его живота…
…она в храме Христа Спасителя в маске вместе с другими оторвами, отрываются под задорный рок. Кира возбуждена от ощущения запретного, как в детстве, когда подглядела в спальню родителей. Голые мама и папа, и… какой-то дяденька. Дяденька бьется о мамину попу, а папа чешет свою письку…
…Кира уже в монастыре. Иегумения матушка Николая отчитывает её за непослушание и направляет на исправительные работы на скотный двор. Кира злая на настоятельницу монастыря, всё, что она хотела, справедливости и туалетной бумаги в клозеты. Она не боится труда и лишений во имя веры, но матушка Николая воздвигла культ своей личности…
…время всё ускорялось. Вот она уже видит вокруг себя больших людей с большими руками. Тошнота невыносима. Её тельце сжимается в ужасной компрессии воздуха вокруг. Она хочет крикнуть, но напротив заглатывает летящие в глотку звуки. Кира никогда не помнила себя шестимесячной. Теперь же она видела всё, что происходило тогда. Мать ударяет щекой кулак отца… Да, Кира поняла. Эта женщина её мать. Действительная мать. А не та, которую она звала мамой тридцать лет. Что-то произошло… А вот что. Она теперь знала. Отец убил её настоящую мать…
…чьи-то огромные руки берут Киру и пихают в какую-то узкую щель. Боль. Нестерпимая, невыносимая боль! Кости черепа сдавливаются, больше вздохов и выдохов не существует. Тьма…
– Потом я почувствовала нечто, что можно описать только как взрыв, – будет после рассказывать сама Кира. – Взрыв самой себя. Это странно, но я чувствовала, как разлетелась на сотни кусочков. А те сотни кусочков вновь взорвались, разлетаясь каждый на тысячи… Это жуткая… Нет, у этой боли просто не должно быть эпитетов. Земное существо не способно даже представить такую боль. Я разлеталась по космосу, как и крик мой от этой боли. И это невероятно, я осознавала себя в каждом миллионном кусочке себя. Я как бы была способна перебрасывать внимание из одного места в другое, мгновенно преодолевая сотни световых лет. И – да – я видела то изначальное Существо. Оно пронизывало меня, оно было одновременно мной и не мной, тем, во что летели осколки меня, той основой… Словно лист бумаги, об который тыкают стержнем шариковой ручке. Оно было по всюду, осознанное, мыслящее, бесконечное…